Спасти СССР. Манифестация (СИ)

- Нет, тут микрофон не подойдет, - сказал, выслушав Блеера, - даже самый мелкий будет крупноват.

- А как же... - начал было Жора, но конструктор спецтехники его прервал:

- Я лучше дам вам аудиотранспондеры - они с булавочную головку, не требуют питания и не ловятся нелинейными локаторами. Эх, от сердца отрываю... Я так понял от Юрия Владимировича, что у вас тут как бы не интереснее, чем в посольстве США. Но учтите, букеты-то мы сделаем, но цветы будут неизбежно травмированы и долго не простоят. Дня три максимум, и все. Вам надо как-то подогнать события так, чтобы в эти дни резидент обязательно провел совещание, иначе все будет зря.

Уже через неделю сигнал о "найденном москвиче" поплыл к "партнеру" в Осло; пять дней назад на дежурство в рядах Кузнечного и Некрасовского рынков, цветочном магазине в Ботаническом Саду встали сотрудники Комитета... Вчера, когда Синти самолично занесла букет подготовленных в лаборатории КГБ роз в кабинет Вудроффа, в Управлении с умилением слушали ее поздравление юбиляру.

Блеер вернул рюмку на стол и задумчиво потер подбородок:

- Расшифровку завтра почитаем. Да, кстати, если с рыженькой будет что-то получаться, то надо как-то раскрыться перед ЦРУ, кто именно из русистов был нами куплен. Иначе влепят черную метку всем двадцати, и дальше университетов им будет не подняться. Напомни мне потом, - повернулся он к заму.

- Хорошо, - кивнул тот, и забросил в рот розовое полукружье докторской.

- И еще... - Блеер устало потер глаза, - Стунжасу из этих пятисот пятидесяти рублей выпишите премию. Рублей, эээ... сто. За артистизм.

Глава 10

20 марта, понедельник, полдень,

Москва, Кремль, объект "Высота".

После завершения реконструкции в Кремле Брежнев почти перестал появляться в своем кабинете на Старой Площади: небольшом и аскетичном, прокуренном еще трубкой Сталина.

Посмеиваясь, Ильич объяснял:

- Здесь третий этаж повыше того пятого будет, а я люблю высоту, - так к комплексу под крышей Сената приклеилось это название - "Высота".

Главный кабинет страны просторен, словно баскетбольный зал. За стеклами было облачно; рассеянный дневной свет стекал на город с равномерно белесого неба. Из окон было видно не много: зеленая крыша Арсенала надежно закрывала город, лишь МИД и высотки Нового Арбата обозначали присутствие столицы.

Впрочем, собиравшимся в этом кабинете было не до видов Москвы. Из семи сидящих за столом шестеро были членами Политбюро, но сегодняшний вопрос был не по линии этого конклава гражданской религии. В том был не осознаваемый никем из них плюс: ошибочно когда-то приняв, что общественные науки являются столь же объективными, как и естественно-научные, руководители СССР собственноручно заточили советское общество в жесткий каркас нелепых условностей и тем отсекли великое множество разумных решений. Эта мировоззренческая ошибка со временем стала для страны фатальной - развязать какой-нибудь важный узел стало возможно лишь вынеся обсуждение во внеидеологическую плоскость, но такое было возможно далеко не всегда.

Сегодня, однако, был как раз тот самый редкий случай, и даже Суслов, похоже, это понимал.

Леонид Ильич занял место во главе уходящего вдаль стола; справа сел Андропов, за ним Устинов и Огарков; по левую руку расположились Суслов с Пономаревым и Черненко. За рабочим столиком у стенки, под портретом Ленина, открыл блокнот для стенографирования начальник шестого сектора Общего отдела ЦК (его расшифровка сегодняшней беседы ляжет потом в "особую папку", а сама стенограмма будет уничтожена в присутствии двух свидетелей).

- Ну, что, - Генеральный обвел всех острым взглядом; в последнее время его глаза почти перестали подергиваться пеленой ленивого бездумья, - все успели осмыслить?

Он вопросительно приподнял тяжелую бровь на маршалов: до тех закрытый пакет с недвусмысленным грифом "сов. секретно особая папка" и, словно того было мало, с добавлением понизу "без письменного разрешения Ген. секретаря не вскрывать", добрался позже всех.

- Так точно, - молодцевато отрапортовал Огарков; Устинов кивнул, подтверждая слова своего ершистого подчиненного.

Министр обороны был скорее задумчив, чем встревожен: все же к мысли о существовании предиктора он был готов с января, с падения спутника. Начальнику Генштаба пришлось тяжелей - вчера, когда он возвращал пакет фельдъегерям, то вид имел откровенно бледный.

Собравшиеся не понаслышке знали, что Брежнев умен и цепок, пусть это порой и не вязалось с обликом этакого добряка. Да и речь его бывала невнятной и путаной только по форме. По сути же он, напротив, умел формулировать задачи ясно, жестко и четко. Вот и сейчас, пусть дикция еще немного подводила, но Генеральный был предельно собран и конкретен: