Спасти СССР. Манифестация

Привычный утренний распорядок в нашей квартире в эти дни причудливо перетасовался: теперь меня поднимали последним, и, пока я плескался, мама на кухне заплетала Мелкой косички — каждый раз по-новому, а потом волокла ее, все еще сонную, в прихожую к зеркалу и вертела перед ним, точно куклу.

Когда сегодня я вышел в коридор, на ходу дотирая взъерошенные волосы полотенцем, мама повернула ко мне смущенную Мелкую и, удерживая ее за плечи, воскликнула с гордостью:

— Ну, разве не прелесть?

— Прелесть, — кивнул я одобрительно, а потом усмехнулся, — но, мам, ты уж тогда скажи прямо, чего добиваешься. Может, и договоримся?

Мама неодобрительно поджала губы.

— Сегодня папа выписывается, — я, посерьезнев, перекинул полотенце через плечо, — Тома съезжает…

— Не слушай его! — мама крутанула Мелкую к себе лицом и проговорила с напором: — Заходи в любое время, без приглашений, сама. Поняла? И на ночь тоже. Ну… — она коротко прижала девочку к себе, отпустила и перешла на деловой тон: — Все, я побежала на работу. Завтракайте, в школу не опаздывайте. Андрей, — она влезла в поданное мною пальто, обернулась и сверкнула на меня глазами, — чтоб проконтролировал сегодня, что у Томочки там все в порядке! Ты понял?!

Дверь за мамой захлопнулась. Мы в молчании двинулись на кухню. Я переложил с горячей сковороды на тарелки тонкие замасленные макароны-соломки и щедро присыпал их уже натертым сыром. Потом устроился на углу стола рядом с Мелкой и ненадолго задумался.

— Знаешь, а ведь нам с тобой крупно повезло, — нарушил я установившуюся было тишину.

Мелкая посмотрела на меня с вопросом.

— Мы живем в том месте и том времени, где большинство людей еще являются людьми, — подвел я итог своим размышлениям.

— Может быть, "уже"? — предположила, помолчав, Мелкая, — дальше же будет лучше?

Я покрутил вилку, а потом неуверенно пробормотал:

— Может быть и будет… — намотал макароны и отправил в рот. Прожевал, потом неожиданно для самого себя продолжил: — Ты не поверишь, но это от нас с тобой сильно зависит.

И поперхнулся — настолько умным и пронзительным был взгляд у Мелкой, когда я, подняв глаза, на него напоролся.

— Почему? — как-то необычно спокойно и уверенно улыбнулась она, — я ж тебе верю. Как ты мог это забыть?

— Никак не могу к этому привыкнуть, — признался я, сглотнув, и проворчал смущенно: — Ешь, давай, пока не остыло.

Оставшийся завтрак прошел в уютном и неторопливом молчании. Не знаю, о чем морщилась складочка над переносицей у Мелкой, я же прокручивал в уме свежий улов: теперь мне стало известно, кем именно является тот самый чернявый Минцев из Большого Дома.

Это знание меняло многое: имея в своем распоряжении целый штат контрразведчиков высочайшего класса, Андропов в моем деле предпочел опереться на лично преданного диверсанта.

Такой выбор говорил о многом. Если Председатель КГБ, отринув характерную для него осторожность и лояльность, все же начал столь рискованную лично для него игру (а чем бы это еще могло быть?), то из этого проистекали весьма интересные выводы.

Ну, во-первых — получилось. Он принимает меня всерьез — серьезней некуда. Я достучался до небес, и это приятно.

Во-вторых, и это было, пожалуй, самым важным — можно было предположить, что у Андропова уже сложился свой проект развития советского общества, иначе бы он в такую острую игру просто не полез — он не был карьеристом. А, раз все же полез, то, значит, текущий состав Политбюро перпендикулярен его идеям.

Это было для меня неожиданным. Я представлял, по воспоминаниям доживших соратников, намерения Андропова относительно переустройства СССР в начале восьмидесятых, но не подозревал о наличие таковых уже в семьдесят седьмом. Мне всегда казалось, что именно в предстоящие годы Юрий Владимирович постепенно перерастет рамки Комитета и самоозадачится вопросами социально-стратегическими — недаром же в восемьдесят первом, после смерти Суслова, именно его выдвинули на идеологию: созрел, наконец. Сейчас же выходило, что он уже проделал хотя бы часть этой работы.

Значит, поставив год назад на него, я сделал правильный выбор. Осознание этого наполнило меня гордостью: хотелось выпятить грудь и мощно постучать в нее кулаком.

Теперь мне предстояло скорректировать свои текущие планы с учетом этого важного обстоятельства: раз из-за плеча Юрия Владимировича не торчат любопытные носы коллег по Политбюро, то можно подкачать ему компромат для подготовки к расчистке политического поля в период после Брежнева.

— Я — все, — Мелкая уже успела помыть нашу посуду и переодеться в школьное, а я до сих пор воевал с тугими петлями на манжетах, — давай, помогу.

"Щербицкий и Гришин", — решил я, протягивая ей руки, — "Романов уже отыгран. И Громыко — на всякий случай. К тому же, МИДовский гадючник давно пора проредить. А Кавказ и Средняя Азия пусть тогда подождут своей очереди. Расчищать надо с основных столиц. Да, все так… Остается набрать фактуру и выбрать темп и форму подачи материала".

— Готово, — жизнерадостно прощебетала Мелкая.