Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов

– Знаете – и оставили в живых? Ладно, потом мне все расскажешь. – Полковник перешел на «ты». – У нас с тобой целая ночь впереди. Это по меньшей мере. А потом я тебя пристрелю или на волю отпущу – это уж как ты решишь. – Он повернулся к Тамаре. – Пшла вон. Эта комната мне нужна на сутки. А вы, Пронин, повели себя слишком предсказуемо. Плыли по течению, уповали на удачу. И вам везло, не правда ли?

Ревишвили с презрением посмотрел на бутылку портвейна, достал из шкафчика коньяк, налил себе полную рюмку.

– И это – контрразведка! И это хваленое ЧК, ГПУ или как вас там! Плохо вы у нас учились. Эти ваши художества на уровне церковно-приходской школы. Вы рассчитываете, что Бронсон поверил в советского переводчика? Или кем вы ему представились – политиком, экскурсоводом, журналистом? – Ревишвили говорил по-русски без акцента, что удивительно для грузина. И никакой кавказской пылкости он не демонстрировал. Пронин видел перед собой хладнокровного, спокойного противника.

– Пожалуй, вас ценят ваши начальники, эти малограмотные комиссары. Иначе вас не прикрепили бы к американцу. Это же почетное, престижное поручение! Дорогой друг, вы сдали мне туза в прикупе, а сами остались болваном. И это для вас последний кон. Если мы уберем агента, которого ценит ваше начальство, – на Лубянке начнется замешательство как минимум на двое суток. За это время мы успеем убрать еще одного человека, гораздо более знаменитого, чем вы... Террор – это очень эффективный метод политической борьбы. Вам ли не знать. Вы даже улицы называете именами Желябова и Халтурина...

Пронин бросился в ноги полковнику, столкнул его на пол, но не успел вытащить «коровина». А Ревишвили лежа выстрелил и попал Пронину в ногу.

– Не торопись, комиссарчик. Этой ночью ты мне нужен живым.

Ревишвили поднялся, достал нож и полоснул Пронину по другой ноге.

– Вот так спокойнее. И не дергайся. А то придется тебя по кусочкам разбирать, а такие зверства не по мне.

Тут в комнату постучали. Четыре коротких стука – условный знак. Ревишвили открыл дверь.

– Здорово, Соколов, – Пронин корчился на коврике, но первым поприветствовал вошедшего есаула.

– Ты где пропадаешь? На пятнадцать минут опоздал. Как прикажешь понимать?

– Петлю пришлось делать, ваше высокоблагородие. От слежки уходил.

– Ушел?

– Все чин-чином. Никого не привел.

– Пляши, Прокопий. Ты у нас нынче меньше всех рисковать будешь. Служба у тебя будет конвойная, от линии фронта удаленная. Если нас поубивают – ты останешься. Считай, что фортуна тебе подмигнула. Так сказать, за многолетнюю непорочную службу. Будешь этого стеречь. Не беспокойся, мы его свяжем. Воды ему давай, сколько влезет. Кормить не надо.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Ревишвили повернулся к Пронину:

– Видишь, господин чекист, какие у нас орлы! Вышколенные ребята. Воинская элита будущей России. России без большевиков.

– Без большевиков, зато с американцами! – прохрипел Пронин.

Ревишвили, не раздумывая, почти без размаха, ударил его – лежащего – ногой по лицу. Ударил сильно: из расквашенного носа хлынула кровь.

– Грамотно бьешь, полковник.

– Да, я, князь Ревишвили, полковник русской армии, буду бить вас сапогом по лицу. Буду вешать и жечь. А про американцев лучше не говори. Я не только с американцами, я с самим дьяволом готов заключить союз, чтобы только большевистского духу не было в России. Чтобы чернь вернулась в стойло! Я готов ради этого американцам сапоги чистить.

Все это он произнес обыденным будничным тоном, даже не повышая голоса. А потом быстро – в два счета – стянул Пронину руки и ноги шершавыми потертыми ремнями. Методично, спокойно. Бил он Пронина тоже, не теряя хладнокровия. И ушел из пропахшей духами комнаты с прямой спиной, не ускоряя шаг. Красиво ушел.

Пронин посмотрел на Соколова. Раненые ноги болели так остро, что хотелось орать, не переставая. Но Пронин от боли только хмурился, а кровь струилась по лицу. «Все-таки это мой день. Он оставил меня с Соколовым. Это удача. Большая удача. Не вспугнуть бы ее».

Спартакиада народов СССР

Соколов молчал. Не мог подобрать слов – мысли путались. Просто брызнул на Пронина холодной воды из графина и достал из шкафа какую-то тряпицу. Тут же нагнулся, чтобы вытереть кровь с пронинского лица. Ножом перерезал ремни, и Пронин перевел дыхание...

– Здесь у Ревишвили есть верный человек. Так что языком молоть не будем, – шепнул он Пронину.

Вот оно как. Кто же из местных завсегдатаев может оказаться человеком Ревишвили? Уж не господин ли Альфонс? По крайней мере у него есть повод постоянно находиться в этом притоне. Никто и не удивится – даже наши товарищи. Честный жиголо. И никто им всерьез не занимался. А он, значит, человек полковника Ревишвили... Пронин уже не сомневался в своей догадке.

– Да что ты все про этих упырей-то. Дай я тебя перевяжу... – Соколов принялся разрывать простыню на бинты. А потом очень сноровисто разрезал на Пронине брюки и принялся колдовать над ранами.

– Прямо фельдшер. Где это ты научился?

– Я и фельдшер, и ветеринар. В жизни многому приходится учиться.

Пронин даже сумел улыбнуться: