Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов

Что такое московский Нескучный сад? Тихий райский уголок в большом городе, на берегу реки, одетой в гранит, неподалеку от шумного, по-комсомольски задорного ЦПКиО имени Горького. Тропинки Нескучного сада помнят Екатерину Великую, помнят могущественного промышленника Прокопия Демидова. Это по его приказу здесь разбили сад. Наш старый знакомый – Иван Владиславич Жолтовский – тоже приложил руку к этому московскому уголку. Здесь он строил павильоны первой сельскохозяйственной выставки, он же руководил перепланировкой сада. Словом, исходил дорожки Нескучного вдоль и поперек. Именно Жолтовский позаботился о реставрации здешних старинных павильонов и мостов. Денег не хватало, порой маститый архитектор из собственного кармана платил малярам и штукатурам.

Бронсон посетил десятки достопримечательных мест Москвы и выбрал именно Нескучный сад для прощального банкета. Особенно приглянулась ему библиотека-читальня. Этот уютный домик как будто с полотен Ватто перенесся в сталинскую Москву. Сам Дэвис договорился с директором библиотеки – и вечером двенадцатого ноября для читателей этот центр просвещения был закрыт, о чем и сообщало специальное объявление. Редко, ох, редко библиотеки закрываются на спецобслуживание. Библиотека – не обувной магазин, не ресторан и не гастроном. Но американский посол похлопотал, советские компетентные органы согласились – и директор библиотеки принял решение: банкету быть.

Когда-то он сдуру вступил в кадетскую партию... Он – Иван Никитич Повечеровский, сын гимназического математика, студент Московского университета. Он был пленен лекциями профессора Кубацкого. И не только лекциями. Старался подражать манерам профессора, его взглядам на мир, его походке, его язвительным шуткам. Кубацкий был историком права и философом. На его лекции сбегалась вся Москва, иногда им интересовалась жандармерия. В сорок лет он считался университетским светилом. Кубацкий досконально знал немецкую философию, но кумиров у него не было. Он критически относился и к Гегелю, и к Марксу, хотя, конечно, отмечал и сильные их стороны. Щеголял прогрессивными идеями, нередко публиковался в либеральной прессе. Особенно нашумела его критика коммунистического манифеста Маркса – Энгельса – критика не с монархических, а скорее с либерально-элитарных позиций. Кубацкий не считал, что просвещение масс является долгом интеллигенции. Свои надежды он связывал с элитарным кружком молодых интеллектуалов, в который заманивал и потенциальных меценатов – образованных купеческих сынков. И вот Кубацкий вступает в кадетскую партию. В партию, которая, несомненно, перехватит власть у заскорузлых царских вельмож... Ведь будущее России – в английской системе, в конституционной монархии, когда кадеты будут дирижировать могущественным парламентом. Конституционные демократы – как заманчиво и прогрессивно это звучит! Профессор Кубацкий познакомил Повечеровского с профессором Милюковым. Молодой правовед восторженно смотрел на «отцов русской демократии» и зачитывался не только Милюковым и Маклаковым, но и Цицероном. В первый год войны партии потребовались молодые кадры. И Кубацкий сделал своему преданному студенту лестное предложение. Да он и не думал отказываться! Сам Набоков пожимал руку молодому юристу, пополнившему ряды кадетов. А Кубацкий сиял от гордости за талантливого воспитанника. Февральскую революцию он встретил с восторгом. Пришло их время, время кадетов! Повечеровский стал корреспондентом восторженной февралистской газеты, у него оказалось легкое перо. Но уже летом конституционные демократы воспринимались как герои минувшего времени. Иван Повечеровский быстро почуял опасность и уехал подальше от всех фронтов – к двоюродной тетке в Тобольск. Устроился там учителем, купил домик. Кубацкий проклинал его, называл предателем. В ноябре 1917-го Кубацкого взяли под стражу, но через два месяца отпустили. За это время кадетская Россия умерла навсегда. Профессор возненавидел новую власть – власть темной, беспорточной толпы, матросни и местечковых неучей... Профессор немного покуражился в окружении Деникина.