Спастись ещё возможно

Евгения не ответила. Ей хотелось разреветься, как в детстве у матери на коленях, но не было мамы… Был словно выструганный из дерева туповатый лейтенант, — это в его-то годы! — при котором вовсе не хотелось рассупониваться. Она сжала зубы и молча смотрела на фотографию отца на стене, прямо в его неулыбчивые глаза, а он ответно смотрел на нее, и — как ей вдруг показалось, — с некоторым превосходством: “Вот, мол, вечно у вас заботы. То ли дело у нас: и тля не тлит и вор не подкапывает и не крадет. То ли дело!” — “Какие наши годы? — мысленно возразила она, — И мы еще наживемся в вашем краю вечного покоя”. Она перевела взгляд на висящую рядом иконку Архангела Михаила, которую отец привез из Сибири и отметила, что та будто бы скривилась на бок. Подошла, поправила ее и ощутила вдруг в себе некоторую теплоту, будто опять оказалась на скамеечке у Собора и сразу стало спокойней на сердце. “Так все и должно быть. Так все и надо” — она не понуждала себя так думать, она действительно так думала!

И что-то там бубнил лейтенант, что-то записывал с ее слов, и испуганно охала София Петровна, а она уже мысленно расставляла все по местам, и опять готовилась быть не одиноко одинокой в этой пустой норке. Она думала, что обязательно надо в воскресенье пойти в Собор и, кстати, купить там пару-тройку книжек, чтобы заполнить пробел в духовных знаниях, чтобы было еще о чем подумать, кроме как о молчаливых тенях в полутемных ретроспективах ее Истории.

* * *

От площади Андрей, плохо знающий город, свернул на какую-то неширокую улочку, протянувшуюся вдоль крепостной стены. Помахивая атташе-кейсом, он не спеша брел вдоль заброшенной фортификации, отчасти похожей сейчас на хребет окаменелой змеи, поросший от древности мхом и травою. Слева открылась маковка храма и Андрей с расстановкой перекрестился. Чуть далее, у стены двухэтажного дома он заметил телефонную будку. “Пора, — решил он, — закончить дело и возвращаться домой”. Он подошел и решительно набрал нужный номер. Ответили сразу:

— Да? Слушаю вас.

— Здравствуйте, — поздоровался Андрей, — я звоню по поводу атташе-кейса, о котором просили сообщить по этому телефону.

— Минутку, не вешайте трубку, — на том конце возникла короткая заминка, потом ответил уже другой голос:

— Кто вам дал этот номер телефона?

— Дело в том, — принялся объяснять Андрей, — что дали его не мне, другому человеку, но он не смог приехать сам. Ему этот номер сообщил некто, представившийся следователем Генрихом Семеновичем.

— Где вы находитесь? — спросили на том конце провода и еще раз напомнили: — Не вешайте трубку.

— Название улицы не знаю, — признался Андрей, — она идет вдоль стены, справа за стеной колесо обозрения.

— Оставайтесь на месте и ничего не предпринимайте, сейчас к вам подъедут, — голос приобрел стальные командные нотки, — назовите свое имя.

— Имя? Андрей…

Но тут он замолчал. Из-за угла дома к телефонной будке подошла девочка лет четырех-пяти. Она посмотрела на него и заплакала.

— Дяденька, помогите, — жалостливо попросила она, вытирая ручонками глазенки.

На лице видны были темные разводы. “Кровь” — приглядевшись, ужаснулся Андрей.

— Что случилось, девочка? — он выскочил из телефонной будки и присел рядом с ребенком.

— Маме плохо, помогите, — прохныкала девочка и, ухватив Андрея за руку, потянула его во двор дома.

— Что случилось? Что с ней? — на ходу спрашивал Андрей, но девочка лишь плакала и продолжала тянуть за собою. Они завернули за угол, а брошенная телефонная трубка раскачивалась и исходила криком:

— Где вы? Отвечайте! Оставайтесь на месте. Ответьте…

Но отвечать, увы, было некому. На полу телефонной будки в гордом одиночестве стоял лишь дорогой атташе-кейс, храня полное молчание.

Впрочем, его одиночество продолжалось недолго. Через семь-восемь минут у телефонной будки с визгом тормозов остановились два автомобиля, подъехавшие с разных концов улицы: черная “волга” и светло-серая “девятка”. Наружу выбежали несколько мужчин. Они быстро рассредоточились по прилегающей территории, профессионально осматривая все углы. Атташе-кейс был моментально упрятан в какой-то громоздкий футляр, погружен в подъехавший микроавтобус и тут же увезен в неизвестном направлении.

Все это время Андрей находился на втором этаже дома, в разоренной и ужасно загаженной квартире. С мамой Оксаны (сама девочка рекомендовала себя “Саной”), собственно, ничего страшного не произошло. Просто она была до безобразия пьяна и, похоже, в беспамятстве поранила руку о разбитую бутылку. Крови натекло много, но рана была несерьезной и уже почти не кровоточила. Андрей обмотал полотенцем поврежденную руку, и попытался привести ее в чувство, но она лишь что-то невнятно бормотала и отталкивала его прочь…