— Горькое это дело — пьянство, — сокрушенно покачал головой отец Иларий, — не счесть, скольких оно погубило. Древние говорили, что виноградная лоза приносит три грозди: первый грозд услаждения, второй упоения, а третий печали. Это следует понимать так, что умеренное употребление вина служит человеку в удовольствие и во здравие; неумеренное же порождает немало скорбей. Рассказывают об одном египетском пустынножителе, которому бес обещал, что не будет более тревожить его никакими искушениями, если он однажды сделает какой-нибудь из трех грехов, и предлагал на выбор: убийство, блуд и пьянство... И рассуждал сам с собою пустынник: “Человека убить страшно, ибо — это большое зло, и за него угрожает казнь смертная и по Божиему и по человеческому суду. Сотворить блуд — стыдно, да и жаль осквернить хранимую телесную чистоту: мерзко оскверниться человеку, когда он еще не познал этой скверны. А напиться однажды, кажется, небольшой грех: ведь человек сном отрезвляется. Пойду — напьюсь, чтобы бес не докучал мне более, и чтобы после спокойно жить в пустыне”. И вот взял он свое рукоделие, пошел в город, продал его, вошел в корчму, и стал пить, и напился: тут же разговорился с одной распутной женщиной, и, прельстившись, согрешил с ней... Но неожиданно вернулся муж этой женщины и, застав пустынника в грехе с ней, стал бить его, а тот, в свою очередь, схватился с ним, одолел его и убил... И сделал пустынник тот все три греха: блуд и убийство, а начал с пьянства! И те грехи, которых боялся трезвый, теперь, будучи пьян, совершил без страха и погубил свои многолетние подвиги...
— Что же нам делать? — всхлипнула поникшая разом Елена.
— Сила Божия все может превозмочь, — уверенно сказал отец Иларий, — молитесь слезно, и очищайте себя покаянием. Верьте Господу и ждите со смирением помощи. Он же скоро воззрит на ваше усердие и на ваши слезы. Скорби же нам во спасение. Наша жизнь, как говорят святые отцы, одна минута в сравнении с вечностью, и потому нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славой, которая откроется в нас в будущем веке. Приобретайте смирение. Истинно смиренный, всех, как себя любит, никого даже и мысленно не осуждает, всех жалеет, всем желает спасения. Смиренный чужд ненависти, он беззлобен, приветлив и милосерд…
Сергей тоже слушал с вниманием. Он давно уже понял, что все, что в тот или иной момент говорит батюшка, пусть и адресованное кому-то постороннему, все равно каким-то образом относится и к его собственной, перековерканной грехами жизни. А смирение — оно по-прежнему было ему непонятно и часто вызывало лишь раздражение…
— Батюшка, а мой-то сын не пьет, — со слезами в голосе сказала Светлана, — но в храм его не затянуть и на канате. Его там трясет и коробит. Уговорила его как-то съездить в монастырь, так как только к святым мощам стали приближаться, он за несколько метров колом встал, весь дрожит и вдруг как заорет басом: “Пошел прочь, не хочу тебя, противный, уходи!” А сам пятится, пятится, да как побежит из храма. Я его на улице спросила, так он говорит, мол, не помню ни чего, но сам в храм ни ногой больше. Так и уехали…
— Болен ваш сын духовной болезнью, — сочувственно покачал головой батюшка. — Это особое попущение Божие, когда дается сатане некоторая власть над человеком. Такому человеку все святое становится невыносимым, а порой и вовсе ненавистным. Но отчаиваться не надо, ибо и это во спасение. Ведь такому человеку, как правило, не надо доказывать, что есть Бог и сатана — он чувствует это всем своим естеством. Болезнь эта — одна из самых страшных и мучительных. Влияние злых духов на людей несомненно. По словам Спасителя, диавол обитает в грешнике, как в своем доме. Представьте, что хозяин может сделать со своим домом? Все, что угодно. Так и диавол поступает с грешной душой. Некоторые все же отвергают бытие злых духов, но если бы внимательно понаблюдали бы они за собой, за тем, как ведут они себя в гневе, ярости, что с ними происходит в этот момент, то без сомнения уверились бы в бытии бесов. Кто не увидит в безумно-злобствующем человеке действующего внутри него злого духа?
И опять Сергей подивился правоте отца Илария, вспомнив собственные вспышки необузданной ярости. Сколько же подобных мерзостей было в его жизни? “Господи, как же избавить память от этого неудобоносимого груза?” Воистину, эти внутренние терзания стали настолько невыносимы, что он иногда буквально не находил себе места и метался по лесу. Вот он — голос совести! Разве мог он когда-нибудь хотя бы предположить, что подобное возможно, что так сильна власть этого внутреннего обвинителя и судии? Да нет же… От такой невыносимой душевной муки его исповеди отцу Иларию стали подобны неудержимому порыву ветра, который вздымает с земли и огромные камни, и даже мельчайшие частицы пыли и несет все это на своих могучих крыльях, чтобы обрушить в пропасть…
— Батюшка, но как же ему помочь? — буквально взмолилась Светлана.