Спастись ещё возможно

— Как же ты изменился, брат. Я все считала тебя большим, избалованным ребенком, а ты — уже не юноша, но муж. Не знала, что ты способен на такое…

— Я и сам не знаю, — сказал Сергей, — откуда это берется.

— Ты знаешь, Сергей, — опять очень тихо сказала Евгения, — ты держись, не сдавайся. Делай, как решил. Пусть хоть все будут против — весь мир, а ты держись.

— Спасибо, — ответил Сергей и потом, когда положил уже трубку, еще несколько раз прошептал с теплотой: “Спасибо, спасибо тебе, моя серая мышка, спаси тебя Господи…”

* * *

И опять снился лес и скит. Только почему-то никого нет вокруг. Он ищет и не находит. И от этого тоскливо на душе, так, что хочется плакать. А в сердце вползает страх. “Ты теперь один, — шипит он, — нет никого. Ты один…” В ужасе он порывается куда-то бежать, но вдруг из-за знакомой сосны выходит юноша с горящими золотом волосами — уже виданный однажды Ангел хранитель, но одетый в одежды еще большей, чем прежде, белизны, совершенно невозможной, от которой глаза невольно закрываются, как от солнечного света. Он подходит совсем близко и говорит: “Помни страдания и смерть Господа нашего Иисуса Христа ради спасения всех человеков. Не попустит человеколюбивый Господь никому искушения свыше его сил. Помни это и терпи. Помни, что есть у тебя силы и лишь малодушие внушает обратное”. Юноша указывает рукой в сторону и Сергей, посмотрев, видит там улыбающегося отца Илария, а рядом Андрея и еще кого-то, высокого, худого, в белом подряснике и скуфейке, опирающегося на тросточку и, самое главное, очень-очень знакомого. “Это же я! — с удивлением вдруг узнает он. — Я! Такой?”

Видение было совсем кратким — еще мгновение и все, подернувшись дымкой, исчезло, а он уже оказался в городе, где-то на самой окраине, и бежал, бежал… Кто-то невидимый догонял и пытался схватить, но он чувствовал, что никому его не достать и не схватить — ему надо лишь потерпеть, немного потерпеть. Но тот, невидимый, назойливым гудением свербел уже в самые уши и не было никакой возможности избавиться от его напора…

От этого звука Сергей и проснулся. Кто-то беспрерывно звонил в дверь…

На пороге стоял среднего роста широкоплечий мужчина, хорошо, впрочем, знакомый Сергею по прошлой жизни: Гена Фролов, он же Фока — так сказать, коллега по братскому цеху.

— Привет Прямой, — не извиняясь за столь безцеремонное вторжение, сказал Фока и широко улыбнулся, — прошел слух, что ты вернулся. Все, вообще-то, считают, что ты коней двинул. Я чисто случайно узнал и сразу к тебе. Болеешь, говорят? Что у тебя?

— У меня все нормально, — ответил Сергей, мучительно соображая как бы скорее выпроводить незваного гостя. — Кто тебе сказал про меня?

— Я же говорю, слух прошел, — Фока достал из кармана плоскую бутылку конька, — давай, брателло, отметим, как водится, встречу.

— Сейчас не время, — поморщился Сергей, — в другой раз.

— Да брось ты, братан, расслабься. Ты и впрямь какой-то сам не свой. Патлы, вон, отпустил, бороду, как у старца библейского, седой весь, а? — Фока шутливо двинул вперед кулак, имитируя удар, но Сергей не шелохнулся.

— Да ты, в натуре, больной, — Фока почесал рукой затылок, — ты же, в натуре, беспредел по жизни катил, молодые на твоем примере учились. А теперь?

— Ладно, заканчивай базар, — резко сказал Сергей, — и до свидания. Не распространяйся о моем появлении. Пусть лучше все и думают, что я умер. В делах я больше участвовать не намерен и от своей доли отказываюсь. Все.

— Так ты, что — правда в монастырь? — протянул Фока и покачал головой. — Трудно в это поверить. Ох, трудно. Ну, да ладно. У меня к тебе дело. Ты, я слышал, квартиру толкаешь за четырнадцать штук? Так вот я предлагаю оказать помощь бабками братве. Сейчас многие нуждаются, особенно те, кто на зоне, и их близкие. Благородное дело!

— Ты что, смотрящим назначен, общак держишь? — спросил Сергей, соображая каким образом его так быстро просчитали. Он не сомневался, что Фока не может иметь отношение к общаку — не того полета птица. Значат, его разводят?

Впрочем, Фока и не стал брать на себя лишнее (мол, кто его знает, этого Прямого, а ну как расскажет братве?) — за самозванство можно прослыть негодяем.

— Нет, — замялся он, — у нас теперь тут своя сберкасса, так что вкладывай свои бабки и будь здоров. Кстати, твой папаша задолжал пацанам. Крепко задолжал. Раньше у него кредит был, а теперь — все, долги с него будем снимать. Но можем и списать. Решай, братан.

Сергей почувствовал, что закипает, что сейчас, через одно всего мгновение, разорвет мерзавца на части. Он напрягся, и что есть силы стиснул правой рукой левую. “Претерпевший же до конца — спасется, — вдруг всплыло в памяти, — потерпи Господа в день скорби…” Но что-то такое все-таки отразилось на его лице; что-то, очень не понравившееся визитеру.

— Я позвоню, — сказал он, сделав полшага назад к двери, — завтра позвоню, но ты подумай, серьезно подумай…

Отъезжая, Фока одновременно набрал номер на мобильнике.