Спастись от себя

Сверху послышалось будто бы хриплое карканье. Сталкеры застыли. Кто-то возился в окне верхнего этажа – судя по всему, немаленькая зверюшка. Разглядела ли она их? Некоторое время они не решались двигаться. Сверху вдруг посыпалась какая-то дрянь, кирпичные обломки, еще мусор. Словно зверушка – или пернатое – чистило свое логово. А потом прямо на голову Кишке плюхнулось что-то сероватое, вязкое. От неожиданности он дернулся, еле сдержав панический вопль. Датчанин, после минутного замешательства сообразив, в чем дело, огляделся по сторонам – в поисках какой-нибудь ветоши, чтобы очистить напарника, благо мусора вокруг валялось предостаточно. Но сперва стоило отойти подальше – на случай, если копошащееся наверху существо все же ими заинтересуется. К тому же сверху донесся противный писк в несколько глоток – или клювов. Если у него, у существа, тут еще и гнездо, и дети голодные, то точно лучше было не связываться.

Пройдя вперед и укрывшись под козырьком подъезда, кое-как очистили незадачливого Кишку, который бормотал сквозь зубы всякие слова, поминая родословную своего обидчика до седьмого колена. При этом Скелетон вдруг начал вздрагивать, икать и издавать какие-то хрюкающие звуки – и Датчанин с изумлением понял, что этот унылый тип смеется. Против ожидания, Кишка возмущаться не стал, решив, видимо, что не время и не место. Но Истомин подумал, что вернувшись на станцию, тот наверняка Скелетону этот смех припомнит.

Двинулись дальше, обходя завалы камней и прочей дряни вроде сломанной полусгнившей мебели и каких-то железяк. Похоже было на то, что здесь побывала шайка мародеров, и все, что не смогли унести с собой, они неведомо зачем выволокли из квартир на улицу. Хотя, может, тут против кого-то пытались сделать баррикаду.

Пока они брели переулком, Датчанин все высматривал, нельзя ли на набережную свернуть двором. Но во дворах было как-то чересчур оживленно – там под стенами красного кирпича что-то копошилось, ползало, ворчало. И он так и не решился туда сунуться. А потом впереди в свете луны замаячила колокольня. И Сергей понял, что они почти дошли уже до парка «Музеон». Вот здесь точно можно было свернуть на набережную, но сталкеру до боли захотелось увидеть, во что теперь превратился милый сердцу парк, где когда-то он бродил по полузаросшим тропинкам с девушкой, в укромных кустах качался с ней на обветшавших качелях, отпуская шутки по поводу скульптуры «Дед Мазай и зайцы». Качели там были замечательные – целые лавочки, подвешенные на цепи. Запущенный парк сохранял какое-то полудикое очарование. И Датчанин пошел дальше, вперед, надеясь, что спутники не сообразят, что пока они удаляются от цели.

Замаячила сбоку от колокольни небольшая белая пятиглавая церковь с пестрыми куполами, на удивление хорошо сохранившаяся. Переулок слева уходил вверх, к той самой Большой Якиманке, но Истомин не стал сворачивать ни туда, ни направо, к набережной, а повел свою группу вперед, к парку. Вскоре сталкер увидел железную изгородь, в которой кое-где виднелись такие проломы, словно тут порезвилось стадо слонов. Сталкер с сомнением посмотрел в чащу разросшихся деревьев, неуверенно шагнул в пролом – дальше вела тропинка, протоптанная, похоже, не людьми. Сбоку Датчанин заметил одиночный след огромной лапы, отпечатавшийся в почве. Вдали среди кустов маячили белые силуэты. В ветвях ближайшего дерева вдруг что-то зашевелилось.

– Чегой-то? – спросил Кишка, стекла противогаза которого так и не удалось оттереть как следует. Видел он теперь плохо, и это его явно раздражало. Смысл его вопроса был ясен: ему хотелось понять, зачем командир затащил их в эти непролазные дебри, где их, путников, того гляди, сожрут или растопчут.

– Лучше тут пройдем. От Кремля подальше, – сам толком не понимая, что несет, отозвался Датчанин. Но он уже стал раскаиваться, что завел сюда отряд. Парк непоправимо изменился. Эти джунгли уже почти ничем не напоминали место, где когда-то он был так счастлив. Надо было уходить – пока не поздно. Однако если бы они решили возвращаться той же дорогой, то остальные быстро поняли бы, что приличный крюк, который они сделали, ничем не был оправдан. И сталкеру не поздоровилось бы. Потому Датчанин пояснил:

– Мы сейчас на набережную выйдем – и по ней двинем обратно.

Кишка вскинул автомат, углядев в зарослях белую фигуру. Истомин буркнул:

– Отставить кипеш. Это статуя.

Кишка присмотрелся – и восторженно заржал, оценив девичью фигурку с точеными формами. Чуть дальше опиралась на клюку полусогнутая старуха – словно олицетворяя следующий жизненный этап. Еще какой-то старик подслеповато вглядывался вдаль. Возле него стояло дитя на цыпочках, вытянув ручку, указывая куда-то пальчиком. А над всем этим возвышался на постаменте мужик – высокий, с бородкой, в длинной шинели, каменными глазами всматриваясь куда-то за реку. Кажется, когда-то его притащили сюда с Лубянки – и теперь он озирал окрестности, не удостаивая вниманием людишек у подножия. Напротив смутно просматривался двухэтажный прямоугольник ЦДХ. А вокруг клубился туман.