Спастись от себя

Она почти не переживала. Ей все время хотелось спать и есть, а волноваться ни о чем не хотелось. Хорошо хоть, кормили ее обильно, правда, не сказать, что деликатесами, но грибного супа давали вволю, иногда в нем даже плавал кусок свинины. Когда девушка вспоминала недавние события, то больше всего удивлялась, что травница хотела ее отравить. Но Нике даже по этому поводу переживать было лень, она только недоумевала – зачем это было нужно старухе?

Иногда девушку вызывали на допросы – в небольшую комнатку с кафельными стенами, дочиста отмытыми. С таких стен легко было оттереть кровь в случае надобности. В основном, спрашивали ее о делах отца, и Ника честно отвечала, что папа ей ничего не рассказывал. Спрашивали и о том, почему она ушла с Красной линии и где находилась все это время. Ника отвечала, что отправилась в Полис познакомиться с предполагаемым женихом, но поскольку они не сошлись характерами, устроилась там на стажировку.

– На Китай-городе тоже стажировку проходили? – поинтересовался следователь. Ника поняла, что скрывать бесполезно – видимо, кто-то им докладывал о ее перемещениях. Опустив глаза, она ответила, что отправилась путешествовать, чтобы изучить уклад жизни на различных станциях. Отец, мол, не раз высказывал пожелание, чтобы она расширила свой кругозор. Но ведь она же в итоге вернулась обратно – разве это не доказательство ее лояльности, ее преданности товарищу Москвину? Ника охотно рассказывала о браминах и о группировках китайгородских братков, потому что вряд ли это для кого-то было секретом. И выложила все о своих контактах, не стала упоминать только двоих – Датчанина и Лефорта. Следователь слушал вроде бы рассеянно, попутно что-то писал на бесчисленных листах бумаги – судя по всему, для тюрьмы ничего не жалели. Нике пока не угрожали, не пытались ее запугивать: то ли не понимали еще, что с ней делать, то ли, наоборот, решение было уже принято, и от ее показаний мало что зависело.

Однажды привели к ней Мусю – похудевшую, побледневшую, но живую и здоровую, с расчесанными волосами, одетую в почти новый костюм цвета хаки с приколотой к нему красной ленточкой.

– Мне тут очень хорошо. Товарищ Москвин обещал, что меня будут учить читать и рисовать, – тоном примерной девочки сказала бывшая бродяжка, а в упрямо блеснувших глазах читалось: «Все равно убегу!»

«Интересно, – думала Ника, – следователь уже знает, что она, дочь врага народа, собирается вскоре родить им внука врага народа?» Девушка решила скрывать свое положение как можно дольше. Тем более что тошнить ее уже перестало, а живот вроде еще не был заметен. Вот только Ника чувствовала себя отяжелевшей и неуклюжей. Однажды, когда ее вели обратно в камеру, она поскользнулась и грохнулась спиной на мраморный пол станции. Ее тут же поставили на ноги, но спустя час, когда она уже лежала на своем тюфяке в камере, она почувствовала, как болит живот.

– Помогите! – позвала она, подойдя к двери своей одиночки. Принялась стучать. Но никто не отозвался. Тогда она, всхлипывая, улеглась обратно, прислушиваясь к тому, что творится у нее в животе, уговаривая ребенка потерпеть немного. Мелькнула мысль, что если она лишится ребенка, так будет даже лучше для всех. Но Нике тут же захотелось завыть от тоски.

Глава одиннадцатая Датчанин. Чистые пруды