Сперанский 5. Заговор

Сердце захотело забиться быстрее, ноги вздумали дрожать, руки трястись. Я унял эти тенденции, вздохнул полной грудью и сделал первый шаг на сближение. Были бы мои пистолеты, мог бы уже и стрелять, обязательно попал бы в Балашова. Пусть пистолеты для дуэли используются только один раз, и до того они должны быть не стрелянными, но эта пара, что я предложил, была точной копией тех пистолетов, с которыми я тренировался.

«Хладнокровно, еще не целя, два врага. Походкой твердой, тихо, ровно. Четыре перешли шага», — крутилось в голове.

Я стал медленно подымать пистолет, мой противник уже целился. Сложный выбор — выстрелить первым и ранить, может и промахнуться, а после оппонент просто убьет тебя. Я решил еще сделать не менее трех шагов. И вообще, не хотел я убивать Балашова. Ну не нужно плодить проблемы. Убью, обязательно сам император разгневается и того и гляди, чего учудит, в отставку, к примеру, отправит.

Шаг… Шаг…

«Его убийца хладнокровно… спасенья нет».

— Ты-тыщ, — прозвучал выстрел.

Левый бок обожгло, я пошатнулся, не удержал равновесие и припал на правое колено. Вдруг, даже стало тепло и первоначальная резкая боль притупилась. Я поймал себя на глупой, полной сумасшествия мысли, что это хорошо, что кровь пошла, не будет подозрений в мошенничестве. А Базилевич не расскажет никому, когда увидит мою рубаху в разрезе. Только медик и должен видеть мою рану.

Я поднял глаза и увидел страх у Балашова. Он чуть не сделал шаг назад, но нашел в себе остатки мужества и замер на месте. Мой обидчик стал боком, приложил пистолет к груди и, тяжело дыша, стал ждать своей участи.

Зажимая левой рукой рану, чтобы меньше вытекало крови, я встал.

— К барьеру! — сказал я.

Глаза Балашова выпучились, они наполнились безнадежностью, страхом. Но я в своем праве потребовать от оппонента подойти к центру отмеренного расстояния. Я так же направился к барьеру.

Мой обидчик уже не мог сдерживать трясучки, которая покорила его тело. Тут свою роль сыграл и холод. Я смотрел в глаза Балашову и медлил. Такую паузу уже можно было счесть за издевательство. Но я хотел, чтобы этот человек на всю свою жизнь запомнил тот страх, который он сейчас испытывал передо мной.

Снежинки падали мне на лицо и сразу же таяли, скатывались по щекам к груди, щекоча и отвлекая. Успел поймать себя на мысли, что более чувствую щекотку, чем боль в боку. Хороший день для смерти, по зимнему красивый, хотя еще только начало ноября.

— Ты-тыдыщ, — прозвучал выстрел, Балашов упал.

Нет, я не убил его, я выстрелил в ногу оппонента, даже не в кость, а так, мяса чуток отстрелил, чтобы оставался шрам, как напоминание.

— В следующий раз только в голову, — нарушая правила дуэли, негромко, прошипел я.

— Господин Сперанский, вы удовлетворены? — дрожащим голосом, то ли от переживаний, то ли от холода, спросил секундант Балашова.

— Если у господина Балашова нет желания продолжать эту дуэль, то я удовлетворен и считаю свою честь защищенной, — сказал я.

Через небольшую паузу Балашов так же признал дуэль состоявшейся.

Сразу же ко мне рванул, и не скажешь, что почти под пятьдесят лет человеку, да еще и лишний вес, Базилевич. Опытный медик, который получил необычайно богатый опыт на последней русской компании в Италии, видимо, оценил степень моего ранения, как более опасное. На самом деле, так и было. Что там, мяса чуточку лишиться? А у меня может быть и очень даже…

— Да помогите же мне! — выкрикнул Балашов. — Я истекаю кровью!

Я не видел лиц присутствующих людей, но предполагал, что даже секундант моего недавнишнего оппонента должен был состроить гримасу брезгливости. Такие воззвания — проявление слабости.

— Что это? — тихо спросил Базилевич.

Я понял, что он имеет ввиду. Мою рубаху.

— Это новые лекарства от меня, оплата клиник и открытие медицинского университета, — сказал я. — Вы же не хотели лишиться такого? Мало что ли у нас работы, чтобы сегодня умирать?

— Я не осуждаю, — шепнул мне на ухо Григорий Иванович. — Пуля застряла практически в подкожном жире, не опасно, но придется несколько дней полежать. Помогу вашему оппоненту, а то обвинят еще в невнимании.

Я вымученно улыбнулся. Только сейчас я и боль почувствовал и недомогание. А так же наступило некоторое опустошение. Ждешь события, ждешь, а вот случилось… И пустота. Ничего, я эту пустоту найду чем заполнить.

Приложения

М. Ю. Лермонтов. Смерть поэта («Погиб поэт! — невольник чести…»)

Глава 12

Глава 12

Петербург

5 января 1799 года

Праздники… В прошлой жизни я любил их, так как праздновал. Заказал хоть бы и по телефону себе развлечение и гуляй, не забывая выставлять с каждой рюмкой выпитого все больше требований к организаторам мероприятия.

Так и в Новый год. Отличный же праздник. Да, но не в этой, второй жизни. Тут мне пришлось сильно напрячься и показать такой уровень работоспособности, что и в прошлой жизни у меня не получалось демонстрировать. А в этом времени, я даже не знаю, кто и вполовину моего работает.