Талейран молчал, смотрел на меня пристально, почти не моргая. Не спешил и я продолжать. Как бы не хотелось избежать такой ситуации, что министр откажется от сотрудничества и тогда… Убийство человека — это не всегда отличный вариант решения проблемы. Тем более, что пока Франция, как раздражитель для англичан, нужна. Но не должен он противиться шпионить для России. В иной реальности это делал, так почему в этой не поступать так же?
— А вас не станет, уж простите, но одно покушение было, — задумчиво после паузы начал говорить Талейран. — Кто узнает обо мне? Кто поможет мне остаться в высоком статусе во Франции, случись так, что будущее моей страны будет зависеть от другого монарха?
— Я понял вас. Император будет знать, но я постараюсь сделать так, что более никто не прознает, — сказал я.
— Его величество… Он… Как бы так сказать?.. Импульсивен, много чувств у него в политике, может и навредить мне, — нашел-таки слова Талейран и не назвал Павла Петровича сумасшедшим.
— Всегда есть риски, но в данном случае, они оправданы, — сказал я и улыбнулся.
— Тогда… И вы послужите интересам Франции! — предельно серьезно сказал Талейран.
— Моя позиция уже служит хорошим отношениям между нашими странами. И не забывайте, любезный Шарль, что у меня есть что сказать императору, у вас, нет, — ответил я на попытку уже моей вербовки.
Еще немного мы бодались взглядами, после перекинулись угрозами, чередуя их любезностями, но остались на своих позициях: Талейран шпионит для России, а я друг Франции. Понятно, что министр не станет сообщать секретную информацию, к примеру, об экономике, вряд ли он будет слать сведения и о политике Франции в отношении третьих стран. Но, что касается России, расскажет.
— Скажите, любезный Михаил, а вы всерьез считаете, что такое положение дел в Италии жизнеспособно? Это же смех, а не государства. Что это за такое? Тренское епископство? Это же нежизнеспособное образование, — сменил тему разговора Талейран.
Да, и мне так кажется, что то самое Тренское епископство, да и герцогство Модена, или Генуэзская республика — это все не серьезно. Однако… разделяй и властвуй. Такое положение дел, когда политическая карта Италии вернулась к 1796 году, выгодно России. Мы устанавливали свое влияние в регионе.
При этом удивительно, но мы очень щедро делились. Тут частью и Австрия восстанавливала свои позиции, например в Милане, и Франция Геную и Парму почти получала, пусть там и были восстановлены прежние правители, но монархи подписали такие договора, что, по сути, они оказывались вассалами. На такое император Павел Петрович пошел без терзаний, для него был важен сам факт возвращения монархов на их престолы, а уже под чей гнет они попадали — вторично.
Петербуржский Конгресс закончился триумфом российской политики. На его полях блистал Александр Павлович, которому император поручил представлять Россию. Нет, император не фраппировал конференцию, он выступил с речью, приветствовал всех участников, но конкретно в работе не участвовал уже потому, что кроме Фердинанда Неаполитанского достойных монархов тут не было. Правда и короля Неаполя назвать «достойным» можно только с очень большой натяжкой.
Ну а наследник Российской империи раскрылся в полной мере. Он блистал, восхищал, влюблял в себя прессу, причем в большей степени зарубежную. Освещали событие даже представители английских газет. Если бы был при русском императоре аналитический отдел спецслужб, то уже могли бы понять о заговоре и чьи уши виднеются в нем. Английские газеты превозносили Александра и противопоставляли его Павлу.
Но итогам конференции все получали свое назад, но… Россия устанавливала протекторат над Ионическими островами, несмотря на то, что турки не были представлены на Конгрессе, это уже случившийся факт, что Корфу — город имперского значения. Это я такой термин ввел. Сложнее получилось с Дубровником, вернее за него вступились австрийцы, те же французы в лице Талейрана, но Будва и Которская бухта за Россией оставили. А Дубровник — свободная республика.
Кроме того, Триест так же оставался под русским протекторатом. И как же было сложно это сделать! Австрийцы, присутствующие на Конгрессе, вели себя так, будто они не потерпели поражения от Наполеона, а стоят уже где-то в пригороде Парижа. И даже после того, как именно их кандидат стал герцогом Милана, когда было заключенно выгодное Австрии торговое соглашение с Венецией, аппетиты Габсбургов только возросли.
К примеру, Вена не соглашалась с тем, что герцог Пармы Фердинанд I оставит при себе парламент и войдет в зону влияния Франции, как и Генуя. Вместе с тем, Сардинское государство становилось, по сути, в зоне интересов и России и Австрии. У нас было соглашение о том, что русские корабли будут заходить на остров Сардиния, ну и к власти в Сардинии и Пьемонте пришел Карл Иммануил IV, выказывающий лояльность Австрии и выступавший, пусть и вяло, но против всего французского. И это несмотря на то, что был повязан с французскими Бурбонами.