Сперанский 5. Заговор

К слову, и кроме этого светлолицего воина не все бежали босоногими, пять десятков бойцов были не только в обуви, причем добротной, но и одеты по-особенному. Тут бы удивиться, что воины вовсе одеты, но даже те, кто предпочитает одежду для всего тела, а на острове Гавайи появляются среди знатных аборигенов и такие, все равно были бы удивлены той цветастой материей, в которую были облачены бойцы.

Стрелки Сперанского, ставшие главной ударной силой Русско-Американской компании, облачились в камуфлированную форму. Они казались незаметными среди растительности самого большого острова Сандвичевых островов. А тут еще и ночь скрывала воинов.

— Вашбродь, дозвольте нам самим пойти на штурм! — в очередной раз попросил Антип, получивший с легкой руки и с язвительного языка главы Русской Гавайской миссии Федора Ивановича Толстого фамилию Шатунов.

Боец выглядел, как медведь и казался неловким, переминаясь с ноги на ногу, будто хозяин леса, которого зимой побеспокоили. Вот только Антип и силушкой обладал под стать медведю. Так что вначале Толстой окрестил полусотника Шатуном, а после, в документах, которые Федор Иванович по собственной прихоти ведет, записал Шатуновым.

Ну да это еще нормально, несколько уважительно, потому как в отряде Шатунова был Иван Безмозговский, Степан Грязнорукий и много иных. Развлекался барин, пока дела себе не нашел. Но, справедливости ради, нужно сказать, что те воины, а таких было пятеро, кто смог в кулачном бою одолеть Толстого, получали вправо выбрать себе фамилию. Шатунов побеждал барина, но все равно не получил право самостоятельного выбора, так как, по мнению Толстого, жалел дворянина и не ударял в полную смою богатырскую силушку.

— Я сам должен убить или пленить короля-узурпатора Камеаме, я же сын и зять истинного монарха Каумуалии, правителя Кауаи и будущего короля всех островов, — горделиво отвечал Толстой.

— Ох, вашбродь, погубить нас ентая ваша игра. Тут жизни людские, — причитал Антип. — И как вы все енти имена-то запоминаете? Вот же нехристи.

Постоянно причитал Шатунов, но работу свою делал.

— Я должен… Шатун… должен. Ну что я за зять такой, что ни дать ни взять, нужно тестя поставить во главе всех туземцев, — с серьезным видом говорил Толстой.

Хулиганский характер Федора Ивановича противился объяснять истинные причины всего происходящего. Не только игра тут, не развлечения, но и серьезнейшая работа на благо Российской империи. На самом деле, атака на резиденцию короля была спровоцирована тем, что король Гавайев, Камеаме, пойдя на встречу русским, пообещав много чего, быстро забыл об обещаниях, как только к нему прибыли бостонские торговцы и напели в уши королю всякие гадости про русских. И такой подход в делах сильно обозлил молодого мужчину-авантюриста.

Иван Федорович Крузенштерн не был человеком бесконечного терпения, потому выходки Толстого командующего русской кругосветной экспедиции уже не злили, а выводили из себя. Крузенштерн хотел, было дело, оставить несносного юнца в Калифорнии, но там оказалась такая щекотливая и тонкая ситуация, что неуемный характер Толстого все испортил бы [в реальной истории Крузенштерн оставил Толстого в Охотске].

Николай Рязанов предложил высадить Толстого на Сандвичевых островах, так как тоже уже несколько понял, что этого парня нужно держать подальше от важнейших для русской колонизации мест. Ну а Гавайи, как и остальные острова архипелага пока представлялись Рязанову не столь важными, как Аляска и вот, Калифорния. Что там есть на этих Гавайях? Земли для сельского хозяйства? Так агрессивность местных была известна, вон аборигены гавайские Джеймса Кука убили, а потом голову мореплавателя отдали, но без челюсти. Что они сделали с остальным телом? Съели? Да ну их, этих гавайцев!

Но был наказ Сперанского, где четко указаны Гавайи, как одна из целей РАК. Так что Рязанов сделал некоторую ротацию, оставляя себе человека, который должен был заниматься делами на Сандвичевых островах, ну а Толстой согласился годик посидеть на острове Гавайи, пока Рязанов сделает все, что было запланировано для нормальной работы колонии Рос в Калифорнии.

— Вашбродь, а вы енто сурьезно, что женить нас собрались? Местные девки добрые, красивые, но распутные же, ходют с цыцкой голой. Разве ж это дело? — пользуясь случаем, Антип сделал неловкую попытку отговорить Толстого в желании барина женить стрелков.

— Нечего в блуде жить! А то мне жена моя уже говорит, что ее боги гневаются, а еще мужики гневаются, что вы, казачки, их сестер, а кто и матерей того… этокого, — сказал Федор Иванович.

— Жена ваша? Так не венчаны же, — пробурчал Антип.

— Тишина! — прошипел Икаика, старший в отряде воинов правителя Каумуалии. — Ночью слышно все лучше.

Говорил воин на своем языке, который, на удивление, причем всех, и туземцев, и русских людей, Толстой учит необычайно быстро. Когда нужно было что-то делать, да сам Федор Иванович оказывался заинтересован в деле, то не было для этого человека ничего невозможного. Между тем общее командование войском было на зяте истинного правителя, коим считал себя Каумуалии.