Спеши вниз

Свободная рука говорившего была сжата в кулак. И что-то тускло поблескивало на пальцах. Хотя Чарлз до этого никогда не видел кастета, но догадался. Лысый для большей убедительности повертел кулаком и так и эдак. Медные шипы отражали желтоватые лучи фонаря. «Пахнет убийством», — подумал Чарлз.

— Не вздумай дальше отнимать хлеб у здешних. На первый раз с тебя хватит этого. Увижу еще — сверну шею и баста!

Шаги. Кто-то подходит по тротуару.

— Тише!

Кастет уперся Чарлзу в кадык. В подворотне темно. Прохожий ничего не заметил. Или заметил двух обнимавшихся пьянчужек.

Где же Эрн?

Чарлз не считал себя трусом. Выйдя из мальчишеского возраста, он ни разу не дрался, но полагал, что при случае может постоять за себя. Но тогда все представлялось ему совсем иначе. Непременно на просторе, чтобы было где сойтись и размахнуться, и, конечно, при свете дня. Но так вот, в темной подворотне, с притиснутыми руками, чувствуя чье-то зловонное дыхание, и с глоткой, зажатой кастетом…

— И проваливай туда, откуда явился, — убедительно посоветовал лысый. — Недели не протянешь, если не смотаешь удочки.

Открылась дверь закусочной.

— Тише. — И кастет опять сдавил глотку.

Это был Эрн. Не глядя ни направо, ни налево, он с секунду постоял на пороге, потом ровным шагом направился мимо подворотни. От досады и страха у Чарлза замерло сердце. Потом, уже, казалось, миновав их, Эрн, так же не глядя, захватил согнутой рукой лицо лысого и резко дернул его. Тому оставалось либо выпустить Чарлза, либо в свою очередь оказаться с переломанной шеей. Он выпустил воротник Чарлза. Эрн все еще не глядел на него.

Лысый внезапно извернулся и взмахнул рукой. Он старался ударить Эрна в затылок кастетом. Но Эрн быстро согнулся и двинул лысого плечом в живот. Встречное движение и объединенный вес придали такую силу этому удару, что лысый словно переломился, корчась от боли. Мускулы на его животе затвердели, как чугун, и не давали ему облегчиться рвотой. Тут кулак Эрна угодил ему прямо в лицо. Лысый упал.

Чарлз, весь дрожа, выскочил из подворотни. Ему хотелось поскорее уйти, где-то отсидеться, успокоиться. Эрн уже собрался следовать за ним, но счеты с лысым еще не были покончены. Шагнув туда, где в откинутой руке тускло поблескивал кастет, Эрн тяжело припечатал кулак своим грубым башмаком.

Уже отойдя немного, Эрн спокойно сказал:

— Теперь пусть поторопится снять свои кольца, не то будет красоваться в кастете недельку-другую. Рука-то у него теперь вздуется что надо!

Чарлз промолчал.

— Открывая наше первое собрание зимнего сезона, — сказала Джун Вибер, и ее звонкий голос чеканил слова, как колокольный призыв к какой-то оргии, — мы приветствуем мистера Фроулиша. Он прочтет нам отрывки из романа, над которым сейчас работает.

Она села. Джордж Хатчинс вплотную придвинул свой стул и украдкой взял ее за руку, прикрываясь газетой.

Фроулиш согнулся над столом, лицо его казалось бледной перекошенной маской. Он дернул рукой и опрокинул стакан жестом настолько неестественным, что он казался нарочитым. Но именно поэтому Чарлз приписал этот жест естественной нервозности.

Все ждали, когда же он начнет. Он глядел на собравшихся, постукивая пальцем по лежавшей перед ним рукописи, судорожно подергивая левой ногой. Кто-то откашлялся, гулко, словно выстрелил в железнодорожном туннеле. Это был известный нуда и придира, мистер Ганнинг-Форбс, старший учитель местной средней школы. Однажды Чарлз мыл у него окна.

— Леди и джентльмены, — хрипло прошептал Фроулиш. В том месте ковра, куда он уронил зажженную сигарету, начал куриться дымок. Хатчинс услужливо приподнялся и затоптал тлеющий окурок. — Я без всякого вступления прочту вам первые абзацы романа.

— А как озаглавлена книга? — недоверчиво спросил Ганнинг-Форбс и пристроил обе руки на залоснившихся коленях своих фланелевых брюк.

— Заглавия нет, — нетерпеливо ответил Фроулиш. — Темно-синий переплет. Никаких надписей, никаких титульных листов.

— А какой в этом смысл? — с возрастающей неприязнью проворчал учитель. — Мышление невозможно, если вещи не обозначены своими именами. Ведь мышление состоит…

— Я считал это самоочевидным, — страстно воскликнул Фроулиш. — Я считал это аксиоматичным. Нет заглавия, потому что невозможно несколькими словами выразить идею романа. Это идея, которую не сведешь к формуле. О человеческой жизни. Просто книга. Хотите знать, о чем она, — прочтите и узнаете. Не признаю самой мысли о том, что сколько-нибудь значительные явления могут быть снабжены ярлыками и разложены по полочкам.

Ганнинг-Форбс вскочил, но Джун Вибер наклонилась и положила руку на его рукав. Он обернулся и поглядел на нее, потом медленно сел; стекла его очков в стальной оправе мрачно поблескивали.

— Итак, несколько вступительных абзацев, — сказал Фроулиш, срывая с себя воротничок и галстук и кидая их в пламя камина (подготовленный трюк, который, однако, можно было тоже считать непроизвольным). — Никакой связи с основным стержнем книги. Просто мелодический и облический блик или семантическое введение.

— Как, как? — прокаркал Ганнинг-Форбс.