Спеши вниз

Вдруг застонал и загрохотал джаз, и толпа мгновенно пришла в движение. Но Чарлз не спешил, он приглядывался к публике, боясь, как бы не нарушить чем-нибудь сложного ритуала здешних обычаев. Он заметил, например, что стулья, расставленные по стенам, не опустели с началом танца. Более того, примерно треть присутствующих расступилась и, заслонив сидевших, образовала плотный круг глубиной в три-четыре ряда; кольцо внимательных глаз вокруг блестящего паркета, по которому шествовала торжественная процессия. Сама процессия двигалась в сложном и замысловатом порядке. Внутренний круг был малоподвижен, внешний — более оживлен, а в каждом углу под вывеской «Без непристойных кривляний!» находились пары, вовсе не сдвигавшиеся с места. Они стояли лицом друг к другу и извивались всем телом, имитируя, каждый по-своему, крайнее сексуальное возбуждение. Иногда эти пары принимались танцевать обнявшись, но обычно они держались на расстоянии и только через строго установленные интервалы протягивали друг другу руки.

Начали танцевать и они с Розой. Он тотчас же понял, что она в него влюблена. Он не сумел бы точно определить, в чем это выражалось, но ошибки быть не могло. Они прошли через внешнее кольцо и, оказавшись между двумя кругами танцующих, включились в гипнотическое раскачивание и скольжение. Чарлза слегка ужасало (ужас — острое чувство, но тем не менее его можно испытывать в слабой степени) то, что, нисколько не взволнованный Розиной влюбленностью, он преспокойно принимал ее, просто как приятное ощущение, завершающее вечер и восполняющее благополучный ход событий. Он не спрашивал себя, что ему делать, просто он бездумно плыл туда, куда его уносил поток, а потоком этим сейчас была Роза, точно так же как месяц назад была больница, предоставившая ему материальное и моральное покровительство в обмен на его возню с ведрами и щетками. Очевидно, такой уж период дрейфа он переживает, период напряженных усилий для него закончился, а его начальная бунтарская фаза была уже где-то очень далеко. По течению! Оркестр ритмически бухал ему в уши, вибрировал даже через подошвы, скользившие по блестящему паркету. Роза в его руках переставала быть личностью, становилась безликим существом, но таким сильным, влекущим и направляющим его в ту же сторону, что и музыка, и душный воздух зала, и глубокая, глубокая усталость и примиренность где-то в тайниках его сознания. Плыть! Он будет плыть по течению, и, если ему суждено соскользнуть вместе с потоком со скалы, ну что ж, по крайней мере вода, бурлящая внизу, не менее чиста, чем наверху, и он не захлебнется на этот раз при падении.

После окончания танцев он проводил Розу домой по душным улицам, мимо низких коричневых зданий. Дом́а все были на одно лицо, и все же каждый из них был единственным и любимым для их обитателей. Ночь стояла теплая, и насквозь взмокшая рубашка приятно холодила разгоряченное тело. Роза держала его за руку и молчала. Чарлз видел, что и такой, безучастный и холодный, он доставлял ей одну из незабываемых минут жизни. Этот вечер будет проблеском света, который вспыхнет в ее памяти, когда старухой, сидя у чьего-то очага, она будет вглядываться в длинные темные коридоры прошлых лет. Он знал, что, когда они подойдут к дверям ее дома, он должен поцеловать ее.

Фонари были редки в этом квартале, и дверь, у которой они остановились, скрывала широкая полоса тени. Не говоря ни слова, Роза сняла шляпу — жест, который так подходил ей и своей застенчивостью, и естественностью, и прямотой. Он означал, что сейчас она войдет в дом и что прогулка окончена. Она посмотрела на простую дощатую дверь без звонка или молоточка и не торопилась постучать в дверь или отпереть ее.

Когда он ее поцеловал, она слегка вздрогнула, но сохранила свое обычное выражение силы и спокойствия. Обняв девушку на мгновение, он почувствовал упругую плотность ее тела и то, как уверенно и устойчиво держат ее на земле ее сильные ноги. Но он оставался спокойным, потому что это не принижало и не возвышало его в собственных глазах, он просто испытывал умиротворенное и утешительное чувство, словно его наконец привели туда, где он и должен быть. Он добрался, может быть, и не домой, но к дому, где его примут и дадут спокойно укорениться до того дня, когда он и сам признает этот дом своим.

Это было в четверг, а в воскресенье они поехали автобусом в деревню. На окраине города Роза увидела в окно нечто вроде ярмарки на грязном пустыре.

— Знаете что, пойдемте на ярмарку, — горячо сказала она. — Я не каталась на карусели с тех пор… ну, словом, когда я еще была совсем ребенком.

— Вы и сейчас ребенок, — сказал он.

Она с радостью принимала любое его замечание, которое можно было так или иначе истолковать как комплимент, и сияла, когда они сошли на следующей остановке. Кондуктор кисло посмотрел на них, потому что, купив билеты за шесть пенсов, они проехали всего лишь на три, а это не укладывалось в его представление о порядке.