Спец

Я решил спасти Никиту и, усадив его в «виллис», доехал до здания штаба, где начали собираться лётчики, которые тоже сразу обступили машину. Я помог Никите оформиться, всё, как полагается. Командировочное удостоверение у него, как и у меня, бессрочное, отметку о прибытии сделали, на довольствие поставили. В общем, бюрократия. Параллельно я оформил и машину, подав документы на неё. Мол, из полка, мне выделили, будет использоваться мной и звеном Светлова из нашей дивизии. Так что теперь и на «виллис» будет выделяться бензин и другие горюче-смазочные материалы и запчасти, если потребуется.

Потом Егоров стал осваиваться в землянке механиков, где ему выделили койку, раскладывая там вещи, впрочем, я тоже, но в полуземлянке звена Светлова, где я и раньше ночевал, а теперь койка совсем мне перешла. В общем, мы в полку прописались… А вечером был банкет.

Следующие три дня – ничего, ни полётов, ни налётов. Я сидел и штудировал карты, запоминал для определения на местности, где и что находится, чтобы не заблудиться. Из Москвы пришли газеты, я парочку в заначку убрал, там на первой полосе моё фото на фоне МиГа. Классное фото, даже мне понравилось, хотя я по этому поводу достаточно придирчивый. За эти три дня мы освоились в полку, мне легче было, я здесь уже бывал, но и Никита ничего, влился в коллектив и сейчас в своём рабочем комбинезоне возился с машиной. Насчёт «виллиса» ажиотаж, конечно, был, но не такой и сильный, как я ожидал. Рядом автозавод похожие машины выпускал. Лишь Бадин попросил, если их машина занята, пользоваться моей в случае необходимости. Я не отказал, глупо, да и не жалко, пусть пользуются.

До нас дошла информация, что у передовой сбили немца-штурмовика и тот рассказал, что после того разгрома под Москвой, всё же одна группа полностью уничтожена, а командир в плену, и его фото в газетах было, и писали об этом, а вторая вернулась сильно потрёпанная, немецкая разведка судорожно искала информацию о новом истребителе русских, пока не выпуская бомбардировщики на новые задания. Это для них – смерть. Хотя бы днём, ночью шансы ещё есть.

Светлов со своими укатил на американце в город, форсить, девушек кадрить, сказав, что в ресторан. Я не поехал и сейчас в простом лётном комбинезоне с закатанными рукавами и штанинами возвращался с Волги с удочкой в одной руке и ведром в другой. Подойдя к стоянке, я поставил ведро и спросил у Никиты:

– Новости есть?

– Тихо, товарищ капитан.

– Зря ты на реку не пошёл, водичка – просто прелесть, я и накупался, и порыбачил. Сейчас уху варить буду, ужин-то я пропустил. Кстати, герои-любовники уже вернулись из города?

– Звено Светлова? Смешно сказали. Нет, ещё не приехали. А на реку я как пойду, это вам за самоволку ничего не будет, а я под трибунал не хочу. Приказ: не покидать расположение.

– Да не волнуйся, увидел бы сигнальные ракеты, миом тут оказался бы, я приглядывал за аэродромом, но тихо всё было.

И тут, будто вопреки моим словам, в небо от штаба взвилась сигнальная ракета.

– Зелёная, – отметил я, полуобернувшись и наблюдая а её падением. – Наша.

Мы с Никитой тут же подорвались с места. Отставив улов в сторону, я прыгнул к вещам, быстро облачился в форму и утеплённый комбинезон и запрыгнул в кабину, застёгивая ремни. Мотор уже ревел, прогреваясь, когда подскочивший на мотоцикле посыльный, взобравшись на крыло, протянул мне карту, прокричав:

– Высотный разведчик на «юнкерсе», к нам летит.

На карте были отмечены места, где он пересёк передовую и где потом его засекли. Линия прямая, летел действительно к нам. Достать его нельзя, у нашей авиации просто нет возможности подняться на такую высоту, и тот бой под Москвой – удивительный и невозможный случай, чему было множество свидетелей. Авиационные инженеры и конструкторы не понимали, как на обычном истребителе, а они его до винтика разобрали, можно было подниматься на такую высоту. Вон, через особиста вопросы присылали, я вчера отвечал. Мол, я не знал, что подниматься нельзя, мне никто не говорил, вот и поднимался. Чувствовал я себя в принципе нормально, хотя и хуже, чем ниже. В остальном ответить ничего не могу. Летал и сбивал. Тем и ответить нечего было.