– Еще раз, – велел я.
– Ахерн!!
На этот раз отозвались.
– Позови его сюда. Но учти, я понимаю по-ирландски.
– Ахерн, иди сюда, – перевел мне Полоз слова пленного.
– Чего я там не видел? – донеслось в площади.
– Иди, иди, – настаивал одутловатый.
– Ну, если ты меня просто так дернул… – проорал Ахерн. Ну, и имена у ирландцев…
– Умница, – похвалил я одутловатого, рубанул его по шее и осторожно, чтобы не шуметь, уложил и стены.
– И какого хрена тебе нужно? – перевел мне Полоз слова следующей жертвы, появившейся из-за угла. Та же беспечность, что и у первого: Калаш висит на пузе, настроение самое распрекрасное, гражданин курит и пованивает вискарем.
Он повернул за угол, получил несовместимую с жизнью травму в виде перелома гортани и был уложен рядом с первым. Через две минуты, когда душа Ахерна отделилась от тела, я привел в чувство первого. Нажал над бровями на две точки, и он начал ворочаться. Еще через минуту он затравленно смотрел на меня, периодически бросая взгляд на мертвого Ахерна.
– Продолжаем разговор. Зови двух оставшихся. Крикнешь им только то, что я велю. Понял?
Пленник энергично закивал.
– Ты крикнешь: парни, идите сюда, вы тоже должны это видеть. Понял?!
Очередное энергичное кивание.
– Прокашляйся и начинай.
Одутловатый крикнул.
– Что там у вас? – перевел Полоз заинтересованный ответ подельников пленного.
– Посмотрите сами, – шепчу я.
– Сами посмотрите, – кричит пленный.
–
Тем же способом привожу в себя одутловатого.
– Сейчас мы идем и сообщаем местным, что они свободны.
– А что будет со мной?! – пролепетал тот, не отрывая взгляда от окровавленных подельников.
– Сделаешь все как надо, отпущу, – обещаю я.
–
–
Меня поняли. Через двадцать секунд местных сдуло.
– А дальше что? – робко поинтересовался пленник.
– А дальше – самое интересное! – усмехнулся я и произвел пару выстрелов в воздух. После чего уложил одутловатого на землю и улегся за ним, как за бруствером.
– Только не дергайся! – предупредил я. Товарищи ирландские «патриоты» отреагировали ожидаемо: услышав выстрелы – осмотрелись, обнаружили отсутствие пленных и одного вяло дергающегося подельника, лежащего на земле. Не обнаружили остальных корешей и источник опасности и, как стадо баранов, ломанулись в сторону площади. Из десяти бегущих только трое прижимались к заборам и домам. Остальные перли, как носороги. По носорогам я и высадил первый магазин. Выставил над одутловатым ствол и выстрелил. Стрелял по ногам. Попал, но не по всем. Пользуясь тем, что народ прилег (кто с перебитыми ногами, кто для сохранности своей шкурки), бешеным ужиком уполз за здание, где меня ждали три жмура и… как оказалось, два аборигена мужского пола, уже ободравшие покойников.
– Ты кто? – мне в грудь уперся ствол, едва я поднял на ноги. Спросили на английском. Делаю пол-оборота вправо, уходя с линии огня, правой рукой отвожу ствол от себя, левой ногой выбиваю магазин из автомата, потом ногой в затвор. Как только патрон покинул патронник, делаю шаг к любопытному аборигену, одновременно выворачивая автомат из его рук, несильно бью прикладом в лоб, смещаюсь и пинаю по яйцам второму.
А на площади уже стрельба и крики. Судя по всему, стреляют в «моего» одутловатого. А он молчит. Видимо, попали.
– Вы почему не в лесу, полудурки? – интересуюсь у лежащих аборигенов. Молчат. Поймавший прикладом еще «плывет», а гражданин, словивший по «размножению», собрав в ладони все, что у него осталось после моего пинка, лежит и стонет.
– Если хотите жить – лежите тут и не дергайтесь.