Специальный корреспондент

Никакой вольности Гертона или легкости Лисса тут не наблюдалось. Да и другие города Колонии, насколько я мог судить, выглядели иначе. Промышленный, загаженный, насквозь индустриально-функциональный Дагон вызывал желание поскорее сбежать отсюда.

На улице темнело — быстро, как всегда на Юге. Из загаженного нечистотами переулка вывалился какой-то джентльмен в котелке и, согнувшись в спазме, вывалил свой обильный ужин прямо на мостовую. На балконе одного из верхних этажей дородная женщина вешала белье и пахнущая хозяйственным мылом вода стекала с простынь и ночнушек обильными потоками — хозяйка не утруждала себя отжимом.

Из окон разносились запахи чесночной похлебки, свежего хлеба, тушеных овощей — жены ждали домой своих мужей со смены. Наконец раздались фабричные гудки, и толпы рабочих повалили из проходных заводов, расходясь по домам и питейным заведениям. Их голоса заполнили собой вечерний воздух, на улицах тут же стало тесно.

— Плохое место, масса. Хочется отсюда уйти.

Я мог понять абиссинца — он прожил жизнь на лоне природы, в небольших городках и селениях, привольно раскинувшихся по плоскогорьям и саваннам его родины. Столпотворение и гомон были Тесу не по душе — как и мне.

Именно поэтому я выбрал для жизни маленький приморский город, а не шумную столицу — хотя Тревельян и Вознесенский всячески уговаривали меня пристроиться в одном из тамошних учебных заведений, но мне было тошно — каждый день, когда приходилось выходить на улицу во время, названное новомодным термином «час пик». Только на набережной, в столичных парках или в ночные часы можно было найти покой и умиротворение.

Но эти — дагонцы — они явно были довольны. Шумные компании мужчин и женщин растекались ручейками по городу, из желтых окон и скрипучих дверей начинала звучать музыка, песни, приступы хохота и громкие голоса. Это был их личный выбор.

Дагон производил металл, всё что угодно — из металла. Дагонские угольные шахты, Дагонская магнитная аномалия — вот что давало жизнь этому городу. Город давал людям работу — и потому прирастал чудовищно быстро. Еще двадцать лет назад здесь проживало тридцать тысяч человек, теперь — около трёхсот. Говорили, что скоро Дагон перегонит по населению Зурбаган и уже давно обошел Гертон и Лисс, не говоря о Покете и Гель-Гью. Теснота и огромная скученность были вызваны географическим положением города — в узкой лощине меж двумя горными кряжами, чьи отроги заканчивались в океане. Горы дарили Дагону уголь и железо, океан — неограниченный рынок сбыта. Глубокая гавань давала приют десяткам кораблей — в основном многотрубным, гигантским пароходам, которые забирали грузы метизов, скобяных изделий, стальных болванок, проката, обогащенной руды и бункеровались тут же углем самого высокого качества.

И, конечно, добавляли копоти городу, насыщая атмосферу жирным дымом из труб. Дыма от фабрик, пароходов и котельных было так много, что порой даже в солнечные дни казалось, будто вот-вот начнется гроза, а склоны гор покрывал толстый слой сажи. Ресницы местных были как будто всегда накрашены, так можно было узнать дагонца — по въевшейся угольной пыли.

Мы с Тесом прошли под эстакадной железной дорогой, которая вела сквозь Бутылочное Горлышко к гавани. Это было самое узкое место в городе, перемычка между промышленным и портовым районом — не шире двухсот метров, еще и зажатая с обеих сторон пакгаузами и складами.

Я еще раз глянул на эстакаду, стальные опоры и бетонные основания — и мы двинулись дальше, к порту, где можно было выбрать гостиницу подешевле. Здесь было не так грязно и заметно просторнее. Шум накатывающих в бухту волн был уже слышен, когда кто-то ухватил меня за рукав:

— Мистер, вы ищете ночлег? У меня есть свободная комната! — голос был явно детский.

На меня смотрел юный светловолосый джентльмен лет десяти — курносый и конопатый. Это было интересно!

— И сколько запросит уважаемый хозяин? — спросил я.

— По четвертаку — и постелю свежие простыни. Комната небольшая, на чердаке — но чистая.

— Завтрак?

Мальчишка с сомнением поковырял носком башмака камень, выступавший из мостовой.

— Есть чай, хлеб и варенье… — проговорил он.

— Малиновое? — уточнил я.

— Не-е-е, кизиловое!

Мы с Тесом переглянулись. Этому парнишке явно нужны были деньги, а нас вполне устраивало его предложение.

— Веди нас, незнакомец! — сказал я.

Незнакомец спохватился, огладил волосы и по-мужски протянул руку для рукопожатия:

— Обри, сэр! Обри Фикс. Пойдемте скорей… Только четвертак — вперед, и мы заглянем в лавку, нужно купить молока.

* * *

Паренек выскочил из лавки довольно шустро.

— Вон тот дом! Она плачет! Я бегом — вы за мной!

Что всё это значило, понять было сложно, но маршрут наш был предельно ясен — почерневший от времени двухэтажный особняк у самого выхода из Бутылочного Горлышка прижимался к отвесному склону горы. Мальчишка скрылся именно там, за зеленой облупленной дверью.