Пройти через них, запертых по случаю приближения врага и тщательно охраняемых, Доминик и не рассчитывал. Потому группа повернула на юг и двинулась к Днепру по дороге, идущей вдоль крепостной стены. Там в самом дальнем углу около Лучанской башни можно было не ожидать нападения. Сразу за высокой стеной начинался Чертов ров, через который подобраться к крепости чрезвычайно трудно. А уж подтащить орудия или подъехать на коне — просто невозможно.
Рядовой Сидор Перепелкин сменился в полночь. Он медленно ходил по широкой стене между башнями, вглядываясь в темноту через просветы между зубцами. Хотя увидеть что-нибудь вряд ли надеялся. Атаковать здесь мог только черт самолично. Большой участок крепости, версты в полторы, на котором располагались шесть башен, охраняла только одна рота. Но даже этого было более чем достаточно. И потому Сидор жутко удивился, когда вдруг разглядел в темноте три силуэта, приближающихся к нему со стороны Поздняковой башни. Но сказать Перепелкину ничего не довелось. Он даже не разглядел взмах руки идущего первым мальчишки. Под сердцем вдруг стало как-то пусто и неуютно, словно кусок льда случайно коснулся груди. Ноги перестали слушаться, и Сидор почувствовал, что садится. Неимоверная тяжесть навалилась на плечи, сгибая колени. Перепелкин сопротивлялся изо всех сил, стараясь устоять. Но весящее не менее двух пудов ружье зацепилось за плечо и валило на бок.
Две тени подошли вплотную и крепко подхватили солдата под руки, не давая упасть. Третья остановилась перед лицом, и он почувствовал, как вдруг горячо стало в груди, в том самом месте, где еще секунду назад мертвецкий холод сковывал сердце. Перепелкин улыбнулся с чувством благодарности к поддерживающим незнакомцам и услышал последние в жизни слова:
— Ружье не снимайте!
Доминик вытер нож о мундир солдата.
— Скидывайте так, во внутреннюю сторону, где зубцов нет. Подумают, что задремал на ходу и свалился со стены.
— Так рана от ножа останется…
— До утра все равно не разглядят. Кидайте!
Тело рядового глухо ударилось о землю, чуть звякнуло ружье, попавшее на камень, и все стихло.
Один из французов, тот, что раньше считался слугой графини Возьмитинской, накинул на зубец веревочную петлю.
— Все передашь лично Каранелли. И скажи, что я жду сигнала о том, что ты дошел. И постарайся побыстрее, времени немного.
Левуазье не зря беспокоился — гонцу предстоял длинный и непростой путь. Но командир задал вопрос, и Доминик обязан дать ответ.
За два часа до рассвета Каранелли попросил дежурного адъютанта разбудить Даву. Адъютант помнил, что маршал был приветлив с этим полковником, а потому после некоторого размышления решил не перечить. Он пришел к выводу, что тот, кто требует разбудить командира корпуса посреди ночи без веской на то причины, не может дослужиться до полковничьего чина. Действительно, маршал не проявил никакого неудовольствия, и через пять минут Каранелли пригласили в соседнюю со спальней комнату. Еще через пять минут Даву вызвал адъютанта и велел сообщить Мюрату, что поступили сведения чрезвычайной важности.
— Что-нибудь еще? — маршал вопросительно посмотрел на полковника, склонившегося над картой Смоленска.
— Нужно сделать еще два выстрела-фейерверка. Сначала красный, потом синий.
— Вы слышали? — спросил Даву. — Передайте артиллеристам как мой приказ.
Мюрат прибыл через полчаса.
— Если вам не трудно, повторите еще раз, полковник, — попросил Даву.
— Русские решили покинуть предместья и держать оборону в крепости. В их распоряжении имеется дивизия Неверовского, точнее, то, что от нее осталось — около пяти тысяч штыков, корпус Раевского — пятнадцать тысяч, и еще около пяти тысяч ополченцев. Но их нечем вооружать. В городе более пятидесяти пушек…
Даву жестом остановил Луи.
— Йоахим, ты уже хорошо выучил фамилию «Неверовский»?
Но Мюрат оставался спокойным.
— Если раньше, у Красного, мне хотелось разрубить на части этого генерала, то теперь очень хочу взять его в плен. Я еще вчера отдал приказ не убивать русских генералов. Ты не мог бы отдать такой же приказ в своем корпусе? С Мишелем я уже договорился.
— Хорошо. Тем более с генералом Раевским мне тоже очень хотелось бы побеседовать.
— Что так, Луи?
Каранелли было дернулся, среагировав на собственное имя, но сразу успокоился, увидев, что Мюрат смотрит на Даву.
— Раевский мне испортил много крови. Из-за него от меня ушел Багратион под Могилевом.
— От меня тоже Багратион уходил. Семь лет назад под Голлабруном. Тогда я потерпел первое поражение. До позавчерашнего дня это было мое единственное поражение. Теперь их два. И что следует заметить — оба раза приезжали вы, полковник! С письмом от императора! Я ведь не ошибаюсь, Луи, он опять приехал с письмом от императора?
— Успокойся, Йоахим! Как офицер инспекционной службы может повлиять на успех сражения?
— Он может принести неудачу! — упрямо, даже как-то по-детски проговорил Мюрат. — Полковник, надеюсь, еще до восхода солнца вы покинете расположение наших войск?