Вечером, по традиции, устраивалось нечто вроде клубной посиделки - все собирались у того деда, Еремея, что встречал спецназовцев в день их первого прибытия, играли на гармошке, плясали, да и без бутылочки «собственного производства» подчас не обходилось. И вот, что заметил Савонин - ни дневная усталость не давала о себе знать, когда вечером он выделывал коленца под заливистые голоса мехов гармоники, ни вечерняя выпивка утром не препятствовала нормальному рабочему ритму. Интересно, думал он, почему так? Никита как-то раз предположил, что дело в экологии и в чистоте продуктов - во времена, в которые им доведется жить, и то и другое будет оставлять желать лучшего. Сейчас же им посчастливилось поправить свое здоровье в обстановке кристальной чистоты воздуха, воды и почвы. И чистота эта делала свое дело не только во время работы в поле…
Одна девушка, Нина, давно присматривалась к Валерию, и он чувствовал на себе ее взгляды. Чувствовал их и Никита, опасаясь, как бы отец не натворил глупостей и непроизвольно приглядывая за ним поэтому. Следил он за ним и в этот вечер. Слышал и их с Ниной разговор, когда оба, уморенные после танцев, вышли покурить на двор избы Еремея.
-Ты откуда такая взялась? - спрашивал девицу захмелевший командир.
-Из Ростовской губернии. Во время Гражданской вот сюда занесло. Отец с братом воюют, а мы вот с матерью вишь тут остались, на хозяйстве.
-А фамилия твоя как?
-Зарецкая.
Никита дрогнул - мать рассказывала, что ее бабка происходила из семьи знаменитого героя Гражданской комбрига Зарецкого, расстрелянного в годы массовых репрессий. Юноша вгляделся в черты девушки - они показались ему до боли знакомыми, напомнили самого близкого, наверное, человека, который был у него в жизни. Он уже хотел было броситься к ним, чтобы все рассказать, но вовремя остановился - алкоголь был не лучшим товарищем в деле судьбоносных откровений, потому юноша решил еще немного подождать.
На Валерия меж тем чары Нины производили буквально магическое воздействие - без слов ему казалось, что они созданы друг для друга, его, уставшего от бесконечной войны то в песках Бухары, то в степях Казахстана, манило ее тепло, близость ее нежности, ее прикосновения. В глазах ее читалось для него что-то магическое и притягательное, и ему даже казалось, что когда-то в жизни он уже встречал нечто подобное - вот только не помнил, где и у кого. Так или иначе, заглушая голос разума, находясь вдали от дома да и от времени своего, решил он поплыть по воле волн. Губы их соединились, а после Нина увлекла его куда-то далеко отсюда. Только чей-то пристальный взгляд Савонин всю дорогу чувствовал на своей спине, так и не решившись обернуться - настолько не хотелось, чтобы мгновение это прервалось или было кем-то или чем-то испорчено… Следом за ним шел терпеливый и мужественный Никита.
Узнал командир об этом позже - когда возвращался посреди ночи от Нины в казарму.
-Откуда идешь? - голос Никиты разрезал ночную тишину.
-Сам же знаешь, - отмахнулся отец.
-Поди, как и Николай, жениться надумал? Не думаешь, что сама задумка того хитреца, что нас тут держит, именно такова - чтобы обросли мы связями с этой исторической средой и никогда отсюда и не выбрались?
-Не драматизируй. Выберемся.
-Слушай, а эта девушка, Нина, никого тебе не напоминает?
-О чем ты?
-Скорее, о ком… Я так понимаю, время у тебя есть, так что послушай меня несколько минут.
Они закурили и отошли к сеновалу, где потемнее. Разговор, что задумал Никита, должен был стать в какой-то мере определяющим.
-Ты ведь сюда попал из 1985 года?
-Да.
-Да, много событий в тот год выпало на судьбу России. Главное из них, пожалуй, перестройка.
-Перестройка? Что это такое?
-Ты не думай, что только вы одни поняли гибельность и бесцельность войны в Афганистане. И война, и экономический кризис, в том числе продовольственный, охвативший всю страну в период брежневского застоя, - все это бросалось в глаза любому, у кого есть голова на плечах. Горбачев понял, что социализм в прежнем виде существовать дальше не может. Нужно что-то менять. Основой этих перемен стала политика гласности. Говорить стало можно обо всем, о чем раньше боялись и думать. Стали появляться книги, запрещенные раньше - Ахматова, Булгаков, Гумилев, Солженицын, Бродский. Западные радиоголоса стали возвещать вовсю. Прошла волна массовых реабилитаций жертв сталинских репрессий. Но все же главного Горбачев тогда не изменил - социализм остался социализмом, неся в себе, помимо очевидных экономических достоинств, еще и огромный социальный недостаток - полное растворение личности…
-Погоди, об этом после. Я давно хотел расспросить тебя поподробнее о том, чем закончилась Афганская война… Мы по сути работаем над ее недопущением, и знать ее историю целиком, а не только в той части, которая предстала нашим глазам, мне кажется будет не лишним..