Спецназ, который не вернется

Целая гора щавеля, собранного пограничником по первому свету, уже очищенные корешки папоротника, измельченная в муку внутренняя кора какого-то деревца, небольшие листочки мать-и-мачехи — уроки по выживанию под Балашихой оказались не напрасными, Туманов отлично справился с обязанностями кулинара. О пище разведчики особо и не волновались: из животного мира съедобно практически все, что летает и ползает. Из растений тем более: все, что клюют и едят птицы и что не жалит, можно есть. Естественно, надо знать, какая часть идет в пищу — корень ли, плод, листва, пыльца, ягода. А в крайнем случае где-то же есть поля с пшеницей, картошкой, овсом. Не зима, выжить можно.

Опасность для спецназовцев исходила не от природы, а от людей. И именно Зарембе предстояло решить, стоит ли выходить на дорогу: Туманов, как и Дождевик, умел подчиняться.

— Я, кажется, заболеваю, — признался наконец пограничник в том, что заставляло его столь активно говорить о машине.

Подполковник удивленно вскинул голову. Утром он вроде даже позавидовал виду товарища. Однако при более внимательном взгляде понял, что румянец на лице Туманова болезненный, а активностью он просто пытается перебороть слабость, не дать ей завладеть собой полностью.

Заремба протянул руку, пограничник подставил лоб под тыльную сторону его ладони. Жар легко перетек в пальцы подполковника.

— Почему не разбудил раньше?

— Толку-то.

— Есть толк. Хотя бы в отдыхе, — не признал его благородства Заремба.

— Не кричи и не жалей, а то расплачусь, — попросил Туманов, на самом деле уже расклеивающийся на глазах. — Что там у нас из медицины есть?

Бинтов на случай ранений хватало, а вот с температурой — посложнее. Аспирин имелся, но после него необходимо попотеть, а затем и сменить белье.

— Начинает грызть кости. Минимум на неделю обеспечен, — свой организм пограничник знал прекрасно. — Но хуже, что давит грудь. Боюсь воспаления легких.

Он не жаловался, а выкладывал на обозрение свое состояние, чтобы, исходя из него, предпринимать дальнейшие шаги и рассчитывать силы.

Заремба снова вытащил документы, перечитал их, но теперь уже глазами командира блокпоста. Вроде зацепиться не за что. Собственно, он еще не принял решения идти на трассу, но и исключать подобный вариант не стал. Еще неизвестно, что хуже — мчаться по трассе с риском быть остановленными боевиками или федералами, или переждать болезнь в лесу. Мука из коры, хвоя, одуванчики — все это здоровья особо не прибавит. А если на самом деле всплывет воспаление легких…

Вслушался в шум на трассе. Легковушки проносились быстро, значит, поворотов близко нет. А надо искать поворот, где сбавляется скорость. Проходят, пусть и реже, грузовики и бронетранспортеры. Одним словом, нормальная дорога, без каких-либо ограничений. Хоть в этом плюс. Если все же ориентироваться на дорожный вариант, то надо ждать послеобеденного времени, когда у часовых спадет ночная бдительность, а солнышко и обед разморят солдат.

— Трасса — лучший вариант, — отвлеченно, чтобы Туманов не мучился угрызениями совести, выдал решение Заремба как давно вынашиваемое и у него самого созревшее. — Но сначала нужно попотеть. Без этого не вылечиться.

Выгреб из рюкзаков все, даже дырчатую «Крону». Трико приберег для переодевания, укутал Туманова с головой чем только можно. Порыскал вокруг, нашел несколько одуванчиков, вытащил корешки, растер их. Лучшего заменителя кофе не существует. Осталось лишь нагреть воду. Достал сверх-НЗ — кусочек сухого спирта, подсобирал сухих веточек ему в поддержку. Приспособил над огоньком фляжку с водой.

— Попотеем и выкарабкаемся, — поддержал подполковник все еще виноватого пограничника. Тот задержал командира, взяв его за руку:

— Вопрос. Скажи, поначалу, как я понял, ты не хотел брать меня в группу. Ты знал, что заболею? — шуткой, но все же поинтересовался пограничник.

— Шел тест на вшивость, но проверял не тебя, а Вениамина Витальевича, как он набирает команду, — чуть слукавил Заремба. — Ну и заодно надо было показать ему зубы, не хотелось смотреть в рот.

— Добро, — почти удовлетворился ответом капитан.

— А теперь таблетки, кофе — и в люлю.

— Лучше бы водочки.

— Ага, и грелку на все тело о двух ногах.

— Соображаешь.

— Соображаю. И не прыгать мне с парашютом, если после этой войнушки не разыщу одну женщину. Почти пятнадцать лет прошло, а вспомнилась недавно до минуты. В море с ней купались, на женском пляже шампанское пили…

— О, а ты романтик, командир.

— Романтиками нас делают женщины, а не служба. Ладно, пока не до лирики. Давай лечись.

Еще раз осмотрев, как укутан больной, подполковник встал, огляделся.

— А знаешь, — донесся приглушенный голос Туманова из пятнистого кокона. — Я недавно одну женщину назвал «Ваша светлость». Тоже красиво и лирично. Женщин хочется называть красиво. И любить красиво.

— По-моему, у тебя слишком большой жар, — прервал воспоминания о пока несбыточном спецназовец.