Спецназ Лысой Горы

Мужчина с автоматом слегка пьянеет от обаяния убедительной тяжести на плече. И совершенно не настроен остаться без этого упоительного чувства. Всё, что еще могло стрелять и взрываться, было благополучно растащено по «нычкам» и «схованкам», оставив власти перед суровой необходимостью восстанавливать оружейное производство, просто чтобы быть на равных с гражданами.

Григорян пытался восстановить что-нибудь самодвижущееся – и решил попробовать с танком. Яковлев поддержал идею. Полковнику нравилось смотреть через прицел в сторону Лысой Горы и что-то просчитывать. Впервые он смог поставить перед собой вопрос: если что – кто кого? И впервые у него не было на него ответа.

Алёхин до меня так и не добрался. Наверное, простил. Я бы хотел все объяснить. Я бы не смог ничего объяснить. Карины больше нет.

Мечи исчезли из моей квартиры вместе с первым выстрелом Григоряна. И они, и ведьмы в последнее время предпочитали не покидать Лысую Гору. От шальной пули никто не застрахован.

Если не считать этих мелких штрихов и того, что Корона провела дополнительный набор в гвардию, – ничего не менялось. Киевлянки не стали менее желанными. Пиво по-прежнему было хорошим и плохим и продавалось вне зависимости от вкуса почти по одинаковой цене.

* * *

Чтобы нанести вред этому месту, в одну воронку должен был бы упасть десяток бомб. Шестьдесят семь метров земли, бетона и стали. Чтобы добраться до бункера – две пересадки из лифта в лифт: архитекторы не хотели допустить, чтобы одна шахта пронизывала сооружение насквозь.

Собирались здесь по традиции, чтобы не забыть. Обычно к моменту выхода из третьего лифта каждый вспоминал о том, что забота о безопасности не бывает лишней. Мужчинам и женщинам, собравшимся в укрытии, было полезно иногда об этом напоминать. Собрались почти все – ждали только Президента и представителя Мирового Банка.

Генерал Бек чувствовал себя плохо. Бункер принадлежал его ведомству, но он не ощущал себя здесь хозяином. Адъютант смотрел на своего командира и не узнавал его – вероятно, гражданские на секретном объекте плохо действовали на его психику. Генерал, обычно выдавливающий из себя слово в час, тараторил без умолку, набросившись на министра иностранных дел. Из всех присутствующих тот больше всех был похож на военного – короткая стрижка, развернутые плечи и ничем не примечательное лицо – тело министра не забыло свое прошлое в спецслужбах.

– После завтрака мы начнем операцию, а к ужину закончим.

– Зачем?

– Я один тут помню, что мы всё еще находимся в состоянии войны?

То, о чем говорил главнокомандующий объединенными силами Европы, не играло никакой роли. И дело не в том, что тут они были не первыми лицами. Решение рождалось в муках бухгалтерских программ. Сверялись данные спутникового наблюдения и разведки, сценарии оптимистические сменялись пессимистическими, результаты неизбежно отливались в цифры.

Когда Президент со свитой появился в бункере, в папочке представителя Мирового Банка было два числа.

Они не были точными, но различались не на один ноль. Война была дешевле. Генерал Бек мог быть доволен: сегодня он получит приказ. Армия Объединенной Европы должна будет закончить войну, прерванную появлением Большой Стены.

Среди бесконечных массивов данных, на основе которых было принято решение, затерялся рапорт сержанта Ильи Чоботока, подавшего в отставку сразу после участия в разведке приграничных территорий. Илья торопился в Академию. То, что он увидел, укрепило его в одной мысли – воевать за территории за линией Большой Стены – опасно. Увы, практически все разведотряды вернулись без потерь. Математика была против Ильи.

* * *

Шум тысячи крыльев, сбитый, спрессованный в один неумолимый ритм, упал на город. Я знал, что это произойдет. Я ждал этого – и теперь стоял вместе с учеником на площади, вместе с другим народом, высыпавшим на улицы Киева. Одного плеча Данилы было мало. Я хотел быть зажатым в строю, потерять себя в монолите, быть готовым умереть по слову командира, так и не осознав себя.

Соседи из-за Большой Стены решили закончить то, что было начато, и всё равно, сколько лет прошло с тех пор. Они не собирались вести переговоры: право сильного – прийти и взять. Право слабого… Нет такого права.

Звук падал на город, превращаясь из черной точки в небе в уродливую металлическую тушу. Слово не сразу вспомнилось – вертолет. Мне казалось, что они были маленькими и юркими, – я ошибался. Эта махина встала у Майдана еще одним домом, открылась воротами и выпустила сотни человечков в камуфляже с игрушечными автоматами, пулеметами и даже парой бронетранспортеров.

Собравшаяся толпа наслаждалась. Это красиво, когда что-то большое, неподъемное мягко садится, раскрывается, выпускает одинаково одетых, одинаково движущихся, неторопливо, но целеустремленно занимающих каждый свою позицию.