Спецназ обиды не прощает

— Тогда откуда они меня знают? — Махсум навис над водителем и тряхнул за плечо. — Быстро говори! Кто на меня сказал?

Допрос в исполнении Муртазанова полностью соответствовал психологической схеме «злой начальник и добрый начальник», причем с обеими ролями он справлялся сам. Он то обнимал водителя за плечо, подсаживаясь сбоку и шепча вопросы на ухо. То, размахивая пистолетом, хватал его за воротник и пытался вытащить из-за стола, чтобы не забрызгать посуду выбитыми мозгами.

И хотя он не добился своего, и не узнал имени клеветника, Панин и Ковальский услышали от водителя много интересного. Например, выяснилось, что пропавшая машина вовсе не принадлежала холдингу «Мировой Океан», и некоторые работники каспийского филиала участвовали в поисках лишь по просьбе некоего гуманитарного фонда «Туранбуран», членами которого они являлись.

Просветительская миссия в этом фонде считалась важнейшей. Фонд кормил множество лицеев, колледжей и медресе [10]на территории СНГ. Единственным отличием этих учебных заведений от начальной школы было своеобразное понимание истории и географии. То ли по вине наборщика, то ли еще по какой технической причине, но на туранбуранских картах не значилась Россия. Не значилась она и в учебниках истории. А родиной туранской цивилизации почему-то считалась Османская империя.

Так или иначе, но лучи просвещения пробивались не всюду, а только в благоприятной среде. Например, в среде морепродуктов. Почти вся верхушка каспийского филиала усердно постигала историю тюрко-язычных народов, регулярно совершая экскурсии по наиболее историческим местам Средиземноморья.

Еще более благоприятной средой пьяный водитель считал правоохранительные органы, потому что дети многих блюстителей порядка с помощью туранбуранских просветителей бесплатно учились в лучших колледжах Турции. Неудивительно, что у фонда «Туранбуран» не возникало проблем с законом. И понятно, какие силы могли быть брошены на поиски пропавшей машины. Эти силы восстановили почти весь ее путь от одного подпольного авторынка к другому, отмечая, что с каждой перекраской машина становилась дороже.

Эти же силы смогли, в конце концов, установить, что объект поиска, несправедливо оклеветанный Махсум Муртазанов, находится в России. И если бы он болтался на свободе, его давно бы допросили. Но ему повезло — он угодил в тюрьму.

А в российскую тюрьму лучи туранбуранского просвещения не пробивались. Пока не пробивались.

Панин вспомнил, что однажды, году так в восемьдесят седьмом, видел у своих московских друзей-аналитиков диаграмму «Рост активности турецких спецслужб». Они еще посмеялись, вспомнив недавние времена, когда в списке противостоящих организаций турки казались забавной экзотикой и занимали свое заслуженное место сразу после Танзании и Туниса. Сейчас ему было не до смеха.

— Чтобы получить Муртазанова, они захватили прокурора, — сказал Панин. — Хорошо, хоть не министра.

— Кто? Просветители? — Сергеич отмахнулся. — Нет, они не могут пойти на такое. Ты думаешь, так легко брать заложников? Это же его вычислить надо, потом захватить, потом вывезти, потом еще перевозить с места на место, чтобы соседи не успели настучать. Это сколько народа надо задействовать, сколько адресов… А у чеченцев этот бизнес налажен. Я так думаю, что прокурора все-таки захватили чеченцы, а просветители с ними сторговались, и они вместо денег просят отдать своего земляка.

— Неувязочка получается, — сказал Панин. — Просветители-то у нас кто? Турки. А чеченцы не тюрко-язычный народ. Им нечему учиться в туранбуранских колледжах.

— Значит, просветители нашли какой-то другой подход. Может, заплатили чеченцам аванс.

— Да почему обязательно чеченцам? Очень удобно все на них валить, — сказал Панин. — Никаких концов не найти в этой Ичкерии, это понятно. Так, может, и нет никаких концов? Может, мы не там ищем? Налей-ка еще. Да не мне, ему…

— Продолжаем разговор, — Сергеич наполнил стаканчик пленного.

Этот стаканчик оказался лишним.

— Вай, алла… — сказал водитель, икая и внезапно бледнея.

Махсум едва успел дотащить его до сортира.

— Вот собака, — сказал он через пять минут. — Свинья. Отрубился. Весь в говне. Кто теперь его мыть будет?

— Морской закон, — развел руками Сергеич. — Последний убирает за всеми. Ты с ним беседовал, тебе и убирать.

— Проспится, свинья, сам помоется, — Махсум захлопнул дверь.

— Жестоко, — сказал Панин.

— Нормально, — сказал Махсум. — Ты не видел, где заложников держат. Я видел. Вот такой комната, как туалет. Точно такой, даже меньше. Кладовка. Наручники на батарею. И сидит месяц, даже встать не может. Как собака, раком встанет, погуляет около батареи, опять на жопу сядет. Месяц так сидел, потом перекинули в другое место. А в селении как их держат, знаешь? В каждом дворе яма есть. Просто конкретно в яме сидит, ему сверху хлеб бросают. Это в старых домах. А новые дома когда делают, сразу подвал делают. Тогда можно весь год держать, никто не увидит. В маленьком доме маленький подвал, в большом доме большой подвал, можно сразу много заложников держать. Я сам видел. А ты говоришь «жестоко».