Спецназовские байки 2

Увидели мы своего нового боевого товарища только через несколько часов в курилке. С виду мужик как мужик. Подошел, поздоровался, представился. Предложил закурить. Никто не отказался. Даже некурящие — взяли про запас для курящих.

Короче, пачку у него всю вытянули. Мы сидели в курилке на положенном по времени перекуре. Мы — это и контрактники, и прапорщики, и офицеры — все вперемешку. Все в танковых комбезах, не различишь, кто где. Часть у нас была в то время полностью переведена на контракт, мужики на должности контрактников пришли и молодые, и старые, и именно в связи с этим различий в работе было мало.

Командиры, конечно, командовали, но никто из них не гнушался грязной работы, к примеру, в двигателе танка, где полно мазута и обыкновенной грязи. Иные прапорщики и лючки на днище танка крутили. Это в частях, где есть много срочников, там такое не увидишь, но здесь, повторяю, служили уже умудренные жизнью мужики, которых, как срочника, не пошлешь…

Ротный, Игорь Илющенков, спросил Леху Зубкова, почему тот не явился на утреннее построение, на что тот ответил:

— Я еще не привык к вашему временному поясу. Проспал.

Это был реальный ответ. Ротный вроде проникся. Присмотревшись к Зубкову, я понял, что всех сидящих он воспринимает как офицеров. Так он держался. Ну и хрен с ним.

Завели разговор. Савостин спросил Зубкова:

— А чего это ты к нам в такую даль? Что, в Твери плохо было?

— Да нет. Было хорошо, — важно ответил Зубков. — Просто я, наверное, авантюрист и решил немного послужить на Дальнем Востоке. У вас тут РОМАНТИКА…

Леха мечтательно посмотрел вдаль. Все посмотрели туда же. Кто-то скрыл улыбку.

Я подумал, что он что-то недоговаривает.

— Какая еще романтика? — спросил практичный Савостин, который после Афганистана напрочь был лишен и предрассудков, и романтики в любом ее проявлении.

— Ну, я думал, что тут все живут в палатках и землянках… — так же важно отозвался Зубков. — Думал, что у вас тут нет никакой цивилизации. А у вас тут даже телефон в части есть…

Народ недоуменно переглянулся. Или парень нас всех круто разыгрывает, или…

— А ты где служил? — спросил я.

— В артиллерии, — гордо отозвался Зубков. — Старшиной батареи.

— А какие у вас были орудия? — не отставал я.

— Не знаю, — прапорщик пожал плечами, и добавил: — Я в парк никогда не ходил, а когда у нас начинались учения, меня всегда в части оставляли…

Тогда никто не придал его словам большого значения, а зря.

Когда вышло время перекура, и народ стал расходиться по своим делам, командир второго взвода Саня Савостин сказал Зубкову:

— Хорош балдеть. Пошли поработаем…

— Пошли, — согласился тот.

В хранилище мы познакомились уже по именам. И только тут до Зубкова дошло, чтоя не офицер и даже не прапорщик, а всего лишь рядовой — контрактник. Мгновенно его лицо изменилось. Таких резких изменений я еще никогда в жизни до этого не видел. Наверное, он пожалел, что я взял у него сигарету. Так как я не курю, сигарета висела у меня за ухом до следующего перекура, когда я отдам её кому-нибудь из своих мужиков.

Самое главное при постановке танка на длительное хранение — это выбить из гусениц грязь. Это так и называется: выбить гуски. Из трака выбивается палец, гусеница разматывается, ставится на землю боком (с небольшим изгибом для устойчивости), и по внутренней части кувалдой наносятся удары. Ссохшаяся и смерзшаяся грязь вылетает из гусениц с огромной скоростью. После этого гусеницыможно снова сводить на место. Потом помыть водой и покрасить черной краской. После этого танк выглядит как новенький — а это для любой проверяющей комиссии, пожалуй, поглавнее будет, чем, к примеру, правильно законсервированный двигатель… В армии, как нигде, приемлем принцип: «если машина не работает, то пусть хоть блестит…»

Короче, Савостин выгнал из хранилища танк, и мы стали колотить на нем гуски.

Работа достаточно тяжелая, и спина промокает очень быстро. Саня, прихватив сумку с документацией на танк, куда-то свалил. Это бывало, и все знали, что от работы он не отлынивает, просто у взводного дел всегда больше, чем у простого контрактника.

Леха Зубков сел на пожарный ящик с песком и, пока мы корячились с гусками, рассматривал свои ногти. Всем своим видом он показывал нам, что по роду занимаемого им положения ему совершенно не пристало махать кувалдой.

Мое сердце не выдержало и пяти минут такого издевательства. Я спросил его:

— А что мы сидим?

Леха захлопал глазами:

— В смысле?

— Бери кувалду и махай. Все уже устали…

— Что?

— Живее!

— Товарищ боец, вы как со мной разговариваете? Я прапорщик!

— А прапорщики у нас вдвойне кувалдой машут…

— Я не понял, — Зубков поднялся.

Ростом он был выше меня, весом тяжелее. Черт его знает, что у него на уме. Я даже приготовился дать ему по рогам, если что…

— Гуску поколоти, — снова предложил я.

— Не буду, — сказал Леха и снова добавил: — Я ведь прапорщик.

Я был поражен его находчивостью. Званием прикрылся. На нашей базе…