Спецоперация «Дочь». Светлана Сталина

Будем говорить спокойно, ведь мы сосчитали до 20-ти, оба.

Конечно, случайностью этот день не был. Случайной получилась та форма, в которой я взбунтовалась против вас, и к этой случайной и грубой форме последним толчком была тоже, может быть, случайная причина, не в этом дело. Протест всё равно был бы, и бунт был бы против вас, может быть немного позже, но неизбежно. Понимаете, Витя, и вы и я, оба мы, попали в очень трудную полосу. Вы – в своём, я – в своём, и все люди, как я говорила уже – каждый по-своему, и обще, и по-разному. В такие дни наступает кризис и в человеческих отношениях. То, что я перенесла за март – не дай вам бог – я это говорю потому, что реакцией на всё это было для меня наступление дурной, мрачной полосы. И чем менее дороги стали мне в эти дни все остальные мои друзья и знакомые, тем дороже стали вы, ваша фигура выросла гиперболически, и заняла, может быть слишком большое место. Надо вам сказать, что я инстинктивно чувствовала, что мы с вами идём, как по краю пропасти, что нам обоим трудно. У меня была здоровая мысль, что может быть надо нам не встречаться какое-то время, потому что мне было страшно, что весь запас яда – которому и не вы виною – может когда угодно обрушиться на вас, потому просто, что ближе вас никого нет для меня. Та разница между нами, о которой я уже говорила, не раз заставляла меня чувствовать горечь, обиду, даже злобу на вас – из-за того, что мне было дико и непонятно как, зачем вы вот так безропотно и пассивно даёте разъедать себя вашему скептицизму, мне было дико, почему вы боитесь верить себе и своему чувству, зачем и меня все заставляете сомневаться в моих чувствах – я не собираюсь сейчас считать обиды, я хочу сказать, что и это выросло до гиперболических размеров в моём сознании, и отсюда – немудрено – что взрыв получился таким бурным и громким.

Ну, об этом хватит, это мы, кажется, уже с вами заслужили.

Теперь самое главное.

Кризис прошёл. Неудивительно, что он случился именно в эти дни; я думаю, что это говорит только о богатстве нашей с вами дружбы, потому что действительно нет ничего в жизни, что для нас с вами не было бы содержанием нашей дружбы, мы с вами не оставили места ни для чего, что бы не было как-то связано с дружбой, поэтому сейчас так тяжело.

Вы можете говорить мне сколько угодно о том, что у вас хорошее настроение и что вы прекрасно занимаетесь – я в это никогда не поверю. Слишком много было у нас общего, слишком много сломалось, и иметь хорошее настроение можно только назло самому себе.