– Мы ровным счетом ничего понять не могли, но чувствовали – эта консперация неспроста.
– Как только закрутилась бериевская катавасия, я дал начальнику разведки Западного фронта полковнику Ильницкому шифрограмму: сразу же после выхода разведгруппы Баталина на соединение с нашими войсками срочно ее расформировать, офицеров откомандировать по разным фронтам. Так и было сделано. Григорьева вернули на Северо-Западный фронт, зама твоего, Коскинена, отослали на Ленинградский…
– А меня куда?
– Тебя еще дальше, на Карельский фронт. Будь моя воля, я бы тебя вообще на Дальний Восток отправил. Потом пришло известие, что Баталин пропал в Смоленске. Твои ребята искали по городу – не нашли. Я просил Ильницкого подключить своих разведчиков, но ты как в воду канул. Ни живого, ни мертвого.
Селезнев взял сухарь, размочил его в водке, пожевал.
– Вдруг Гладков: Баталин жив! Стали разбираться. Ясно, что энкавэдэшники лепят горбатого, но они полтора месяца гнули тебя, допрашивали, запугивали, горы бумаг исписали, как же теперь задний ход дать. И все, стена: Баталин – враг народа! Точка. Следствием доказано – хотел сдаться фашистам. Пришлось поднять на ноги многих, чтобы тебя спасти: главного военного прокурора, например. До начальника Генштаба дошли. Маршал Василевский выслушав нас, тоже удила закусил. А это уже сила!
Баталин слушал, и слезы душили его.
– Спасибо, Павел Николаевич…
– Да ладно, Сережа, давай еще по одной. Теперь ты единственный свидетель той спецоперации.
– А Григорьев?
– Погиб снайпер Григорьев. Военный совет фронта, командующий представляли его к званию Героя посмертно. Не дали. Почему, объяснить трудно.
– А Коскинен? – холодея от пречувствия недоброго, спросил Сергей.
– Пропал без вести. Вся его разведгруппа пропала при невыясненных обстоятельствах. Будем надеяться, что жив.
– Кто же остался? Грибной, радисты…
– Грибного, признаюсь, я потерял из виду. Радистов попросил попридержать. В тыл пока не посылать.
– Почему?
– Что-то тревожно мне.
– Вот и мне тревожно. А у вас после теплой беседы с Берией все хорошо, Павел Николаевич?
Семенов отмахнулся:
– Как видишь, живой и вроде более-менее здоровый. Остальное неважно. Дважды посылали на генерала и… как видишь.
Павел Николаевич указал на полковничьи погоны на плечах.
– У меня к тебе серьезный разговор. Ты теперь военинженер 3-го ранга запаса. Списали тебя по здоровью.
Баталин удивленно уставился на полковника.
– Да вы что, Павел Николаевич, я вполне здоров. Готов в тыл врага, готов работать с ребятами. Вы меня знаете. Кроме того, могу быть радиоинженером, переводчиком, в конце концов.
Полковник остановил его жестом руки.
– Подожди, Сергей. Послушай старика. Ты уволен в запас по ранению. На гражданке найдешь себя. Не сомневаюсь. С твоим образованием, знаниями, опытом. Мы поможем. Мой тебе совет, ищи работу подальше от армии, режимных предприятий, разных там «почтовых ящиков», и тому подобных заведений. Чтоб, не дай бог, не попасть в эту молотиловку проверок и копаний в твоей биографии.
– Я не стыжусь своей биографии. В ней все честно и ясно: рабочая семья, академия, разведкомандировка в Китай, две войны… Что не так, Павел Николаевич? Можете ответить?
Полковник долго в упор смотрел на Баталина. Потом медленно, подчеркнуто выделяя каждое слово, произнес.
– В твоей жизни никогда не существовало спецоперации «Зверобой». Слышишь, Сергей, никогда.
Он поднял рюмку.
– А теперь давай за Победу, за новый, сорок четвертый год!