Спецотдел «Бесогон»

Над нами возвышался Вахтанг Дадуа. В своей длинной шинели он и сам казался призраком, порожденным этой темной, нависшей над поселком ночью.

– Едва успел, – выдохнул Вахтанг.

– Каким образом…, – начал, было, я.

– Твоя телеграмма, – коротко пояснил Вахтанг.

Он поднял с мостков брошенную Горницким партупею и быстро связал тому руки.

– Б-больно, – простонал Горницкий, еще не пришедший в себя после удара Дадуа.

– Никто и не обещал, что будет приятно, – Дадуа отпихнул ногой обездвиженное тело противника и шагнул ко мне.

– Как ты? – наклонился надо мной Вахтанг.

– Вот ведь, – я сконфуженно улыбнулся, – с нечистью справлялся, а с обычным человеком не смог сладить.

– Иной человек страшнее самой гадкой нечисти, – Вахтанг ткнул пальцем в Горницкого. – вот яркий образчик!

– Вы ничего не докажете! – Голрницкий гаденько усмехнулся, – все улики против себя я успел уничтожить. Прибавьте к этому влияние моих высоких покровителей и отличный послужной список. Я не потопляем…

– Что несет этот мерзавец? – я взглянул на Дадуа, – о каких покровителях он говорит?

– К сожалению, он прав, – Вахтанг тяжело вздохнул, – у него действительно много заступников. Сейчас в органах полно формалистов и перестраховщиков. Я не смог получить ордер на его арест. Рассмотрение отложили…

– Вот, вот! – радостно выкрикнул Горницкий, – сейчас вы меня развяжете, а сами уберетесь отсюда восвояси. Мы сделаем вид, что никогда не знали о существовании друг друга. Идет?

Он с надеждой взглянул на Дадуа.

– Нет, -Вахтанг достал из кармана шинели ТТ, – мы поступим иначе. Просто казним вас без всяких формальностей. Позже разберемся и с вашими заступниками.

– Не имеете права! Это самосуд! – Горницкому удалось привстать и облокотиться плечом о причальную тумбу, – вы не имеете права расстрелять меня прямо здесь. Лишить жизни может лишь суд, или трибунал!

– А мы и не станем тебя расстреливать, – я подмигнул Дадуа, – ты останешься жить. Но вряд ли ты станешь радоваться такой жизни. Ступай в лодку своего дружка Варчука!

Я поднялся на ноги и схватил Горницкого за ворот гимнастерки.

– Вставай, тебе говорят! – прорычал я, – вали в лодку! – я пихнул особиста в спину, – шустрей! Скоро начнет светать! – поторопил я его.

– Что вы задумали?! – ошалело вращая вылезшими из орбит глазами, закричал Горницкий, – слышь, начальник! – Горницкий повернулся к Вахтангу, – убери от меня своего подчиненного, он – псих!

Дадуа смотрел на происходящее с интересом. Вдвоем мы подняли обмякшего от страха особиста и подтолкнули его к лодке. Он споткнулся и упал на дно, больно ударившись головой о банку – скамейку.

– Зачем это, а? – беспрестанно повторял он.

– Греби на середину водохранилища! – приказал я.

– Зачем это, а? – от былого грозного нач особого отдела не осталось и следа, теперь пред нами был заштатный телеграфист Обузов, паскудник, утопивший свою юную любовницу.

Руки Горницкого мелко дрожали, пот тек по лицу, он изловчился и выбросил за борт весла, но лодка странным образом продолжала плыть сама. Мы уже были достаточно далеко от берега, когда появилась она.

Катюша Кретова стояла, высунувшись из воды по пояс. На ней был все тот же матросский костюмчик. Волосы русалки были убраны в затейливую прическу, которую украшали речные ракушки и желтые кувшинки, связанные между собой длинными зеленоватыми водорослями. Издалека ундина Кретова была чудо, как хороша. Она улыбалась полными чувственными немного синеватыми губами.

– Вот, Катя, как обещал. Принимай своего друга Мишу!

Я толкнул Горнцкого-Обузова из лодки. Тот с диким криком вывалился в воду, но тут же проворно схватился за борт. Его пальцы впились в плохо покрашенную деревяшку.

– Не отдавайте, не надо! Не хочу быть там, с ними! Лучше, расстрел! – дико верещал бывший хозяин здешних мест.

– Миша, Мишенька, ты что же? Не рад мне, касатик? – ласково вопрошала Катя Кретова, подбираясь все ближе и ближе, – ну же! Я ведь возлюбленная твоя! Что ж ты бросил-то меня, Мишутка?

Теперь ясно чувствовался острый запах тины и болота, резко ударивший в нос, он ел глаза и затруднял дыхание. Пустые глазницы Кретовой, изъеденные прожорливыми рыбами остатки кожи, впалый беззубый рот, все это было настолько омерзительно и выглядело так отталкивающе, что было жутко даже нам с Дадуа. Бывший телеграфист Обузов, видевший все это впервые, отчаянно вопил и яростно отбивался от наступавшей на него русалки. Девица Кретова, не смотря на это, продолжала ласково ворковать:

– Ах, Мишенька, проказник мой! Люб ты мне, Миша, люб, даже сейчас люб. Вон ты, какой важный стал, постарел, поседел! А все равно, люб! – Кретова легонько коснулась рукой лба своего бывшего любовника, – вот ведь как! Утопил ты меня, а я, дуреха, все одно, верная тебе!

– Уйди от меня, оставь меня, уродина! – завопил тот, брезгливо отстраняясь.

– Ах, уродина?! – обиженно взвизгнула Кретова. – не нравлюсь, значит, тебе больше?!

Катюша в бешенстве подпрыгнула в воде, блеснув внушительным рыбьим хвостом.