Спецотдел «Бесогон»

– Боялся я Горницкого, – пояснил Солдодовников, – заносился очень, меня ни в грош не ставил. Издевался, говорил, что я у него в руках. Бугая этого, Варчука, холуя своего на меня натравливал, тот пару раз меня бил даже, наедине, чтоб никто не видал.

– И ты решил Горницкого извести? Ведь с помощью этих кукол ты физически устранял их реальных прототипов, не так ли?

Я неотрывно смотрел в глаза старику, и тот моего взгляда не выдержал. Лоб доктора покрылся мелкими бисеринками пота, Солодовников тяжело вздохнул и потупился.

– Физически устранять не сложно, этому я и учился у африканских колдунов. Специальные заклинания, и тот, кто тебе мешает, умрет. Я давно мог бы извести под корень этого самого Горницкого, но вместо него придет другой, может быть, в сто раз хуже? Вдруг он решил бы меня разоблачить, отдать в руки гебистов? Кроме того, Горницкий утверждал, что если с ним что-нибудь произойдет, правда про мою службу у белых все равно всплывет на поверхность, меня арестуют и после обязательно расстреляют, или сошлют в лагерь, как врага народа…

Солодовников замолчал, он положил ногу на ногу и так и сидел, исподволь поглядывая на меня. Я же сохранял на лице самое свирепое выражение, на какое только был способен.

– Слушай, доктор! – я подошел к кровати, на которой, сгорбившись, сидел старик Солодовников и, схватив его за ворот рубашки, сильно встряхнул, – а, может быть, ты и фигурку товарища Сталина где-то тут прячешь? Отвечай, чья недоделанная статуэтка в тряпке своего часа дожидается. Кого ты там еще мастеришь? Кому погибель готовишь? Лазарю Кагановичу? Товарищу Молотову, или на Лаврентия Павловича нацелился?!

– Вам! – старик откинул со лба прядь седых волос и взглянул мне прямо в глаза, – мне Горницкий еще третьего дня вашу фигурку сделать повелел. Вы уж, извините меня старика, тоже утопнуть должны были, но я ослушался Горницкого. Пощадил вас. Уже и фигурку смастерил и вводу ее бросил, а потом обратно ее достал и глину смял, из которой фигурка та сделана была. Пощадил вас…

Я с удивлением вспомнил, как тонул в холодный ночных водах водохранилища, да вдруг таинственным образом тонуть престал и спасся. Так вот чья воля оставила меня в живых…

– Отчего ослушался Горницкого? – сурово спросил я Солодовникова.

Старик отвернулся, пожевал тонкими бескровными губами, потом почесал плешивую макушку и лишь после этого ответил:

– За вами ведь другие придут. Всех не перетопишь. Отвечать все равно когда-нибудь придется…

– Правильно мыслишь, гражданин Солодовников, – я хлопнул деда по плечу, – поможешь мне с Горницким разобраться, можешь рассчитывать на снисхождение. Лично за тебя ходатайствовать буду.

– А разве Горницкий все еще не арестован? – кустистые седые брови старика стремительно взлетели вверх, – разве он все еще на свободе? Вы обманули меня? – испуганно пробормотал он.

– Пока, на свободе и, знаешь что, я раздумал его арестовывать, конец этого мерзавца будет страшен, я прикончу его сам, и смерть его будет ужасной, такой, какую он заслужил!

Я шагнул к перевернутой ширме и поднял с пола странный предмет, похожий на кофейник с двумя носиками.

– Что это такое? – поинтересовался я.

– Ах, это! Пойдемте в морг, покажу, как эта штуковина работает.

Старик накинул на плечи старую растянутую на локтях кофту и сунул ноги в растоптанные галоши.

– Идем…

Врач шагнул к двери, я молча последовал за ним. Идти пришлось недалеко. Обойдя больничный барак, мы перешли через шаткие мостки, под которыми тек мелкий, но шустрый ручей.

– Вон он, морг наш больничный, – врач указал кривым пальцем на приземистое, похожее на старый склеп, строение.

Моргом оказалась собранная из серых булыжных камней постройка. Кособокая дверь, ведущая внутрь, была шаткой и закрывалась снаружи на большой висячий замок. Прямо посредине двери была прикреплена поржавевшая от времени жестяная табличка с надписью «Мертвецкая».

– Нам туда? – удивился я.

– Туда, – кивнул седой неприбранной головой доктор, – только, будьте осторожны. Там Варчук сейчас спит.

– Что он там делает? – не понял я.

– Говорю же, спит. Он всегда тут отлеживается, когда кровь невинную прольет. Я его лишь к вечеру отпереть должен был, – понизив голос, почти прошептал Солодовников.

– Не понял тебя, старик…

– Позже поймешь.

Солодовников опасливо оглянулся и извлек из кармана длинный ключ. Подслеповато щурясь, он вставил его в замочную скважину и трижды повернул. Замок открылся, а дверь медленно распахнулась. Утреннюю тишину нарушил громкий с присвистом храп. Я вошел внутрь, Солодовников, все еще опасливо оглядываясь, прошмыгнул вслед за мной.

В нос ударил смрадный дух, пахло мертвыми телами и сыростью. На полу стояла просочившаяся сквозь промоины грунтовая вода. В помещении было темно, и я едва различил две полки, на которых лежали тела. Мертвецов было двое, в одном из них я без труда узнал главного инженера Ивана Разумова. Другой был при жизни Колей Парфеновым, молодым романтиком, прибывшим на строительство по велению своего горячего комсомольского сердца.