Спецприключения Миши Шерехова

Он хотел подхватить эту старую комсомольскую песню про целинников, но услышав ее продолжение в исполнении своего помощника, быстро протрезвел и подумал, что если в общем зале услышат эту блатную интерпретацию славного гимна целинников, то вечер может закончиться разборкой с милицейским нарядом.

Тему вечернего концерта надо было срочно менять и Шерехов, стараясь перекричать Сергея, хлопая в ладоши, выдвинул новый тезис дружеского вечера:

– Надо выпить за любовь!

Реакция Сергея была необычна. Он прекратил песню и, глядя пьяными глазами на Шерехова, заявил:

– Все! Поехали, нас уже ждут!

– Кто? – с живым интересом спросил Миша.

– Ах, баловник, – отозвался Сергей, – сам же с собой девочек из оперативного управления привез и хотел от нас скрыть! Все знаем: гостиница "Сочи", 237-й номер, Лена, Наташа и Нина. Я сам их размещал и уже договорился на вечер, – хитро прищурился помощник.

– Я – пас, – икнул Николаич.

А Шерехов, понятия не имея о ком идет речь, сделав загадочное лицо игриво хмыкнул:

– Ничего от вас не скроешь.

У Миши началась борьба мотивов. С одной стороны не хотелось ударить в грязь лицом перед помощником, а с другой – не хотелось начинать большое дело с пошлого "курортного" романа.

– Нет, – сказал, наконец, Шерехов, – "руссо туристо облико морале".

– Был "морале", – настаивал Сергей, – станет "аморале"

– Ладно, – сломался Миша, – по бутылке шампанского и в койку".

– Вот это другое дело, – неправильно истолковав последние Мишины слова, обрадовался помощник.

Забрав остатки шашлыка и холодную уже курицу, все вместе вышли к оперативной машине, поджидавшей их у входа в ресторан. Дорога до города заняла минут пятнадцать. Выйдя из машины, Миша и его помощник попрощались с Николаичем и прошли в гостиницу на второй этаж. Около 237-го Шерехов вдруг вспомнил, что шампанское-то они и не взяли с собой.

– Не беда, – ответил Сергей, – сейчас спустимся все вместе на пляж "Маяк", там все будет.

Он громко постучал в дверь и, услышав "войдите", прошел в номер.

– А вот и мы, – с порога закричал помощник, в то время как Шерехов, прислонившись к косяку, тоскливо думал о завтрашнем утре – организм Шерехова обычно плохо реагировал на шампанское после водки.

После недолгого процесса знакомства все вышли из гостиницы и по лестнице спустились на пляж. Сергей преобразился, всю дорогу был весел и находчив, подтверждая в глазах Шерехова репутацию, данную ему Николаичем.

Вечер прошел в романических тонах под луной и аккомпанемент морского прибоя. Шампанское быстро возымело эффект и Миша к двум часам ночи был, что называется, в состоянии плаща, но не позволил упасть в глазах новых знакомых, отплясывая под музыку "Пет-шоп бойз" странный танец, напоминавший со стороны краковяк с явно выраженными элементами эпилепсии.

Вернулся Миша в гостиницу в третьем часу ночи, не помня уже процесс затянувшегося прощания, и сразу же решил доложить Анатолию Евгеньевичу о том, что прибыл он нормально и приступил к своим обязанностям. Набрав домашний номер телефона своего друга, и дождавшись, когда через пять минут в Москве подняли трубку, Миша, собрав остатки трезвости, сказал условную фразу: "Это прачечная?"

– Херачечная, это министерство культуры, – также условно ответил ему раздраженный заспанный голос.

– Все нормально, – обрадовался Шерехов и положил трубку.

Исполнив до конца свой долг, Миша позволил сну сломать его по пути к дивану.

* * *

Утром Мишу не радовали ничего – ни солнышко, вставшее из-за зеленых холмов, ни прекрасный вид морской глади сквозь листву неувядающих магнолий, ни светлый образ гребчихи в легкой, слишком легкой спортивной форме проводящей утреннюю разминку на балконе, расположенном как раз напротив номера Шерехова.

Миша грустил. Грусть его была бы светлой, если бы не головная боль, ломившая виски и затылок. Миша долго сидел на диване, обхватив голову, пока не вспомнил о том, что перед отъездом щедрая рука отдельского реаниматора (в эти секунды Шерехов с огромной душевной теплотой вспомнил Анатолия Евгеньевича) положила в его спортивную сумку бутылку "Смирновской".

Первые сто грамм пошли трудно, но Шерехов проявил принципиальность и не пошел на компромисс со своим больным организмом. Миша знал, что после ста пятидесяти организм будет его благодарить, и чтобы благодарность эта наступила, как можно быстрее, последние пятьдесят грамм он выпил сразу же, как только выпил первые сто.

Душевное равновесие дало Шерехову возможность трезво взглянуть на часы с тем, чтобы понять, что в его распоряжении полчаса для того, чтобы побриться, умыться и отстоять очередь в конце коридора, прежде чем он будет корректировать весь ход сложной операции.

Ровно в девять он вошел в кабинет начальника управления, надеясь, что не очень опоздал. Однако его ждало разочарование – кроме начальника управления и Николаича никого не было.

"Уже всех отправили на дело», – с неприязнью подумал Миша.

Но он ошибся – просто так рано работать здесь не привыкли, ждали прихода младшего оперсостава.