Шагая по Елисейским полям в новых спортивных костюмах от Кардена контрразведчики небрежно, как того требовала легенда пребывания в Париже умудренных опытом и уставших от загранпоездок госслужащих, обращали внимание на несущественные мелочи парижской жизни. Друзей ничто не удивляло – ни великолепие архитектуры, ни огромное количество кафешантанов, ни французский бомж, который недалеко от Триумфальной арки в новых тертых джинсах и модном велюровом пиджаке, распевая и размахивая шикарной седой шевелюрой, что-то выпрашивал у прохожих.
– Французские клошары, – со знанием дела бросил Шерехов.
– Да, действительно, кошмар! – поддержал Иванов.
Так, ведя непринужденную светскую беседу, друзья добрались до площади Триумфальной арки, от которой улицы Парижа разбегались лучами. Дважды обойдя по кругу Трумфальную арку и так и не выбрав дальнейшее направление движения, они ввели в полное замешательство парижских филеров и дали богатую пищу для размышления целому управлению наружного наблюдения по городу Парижу и Парижской области на все четыре дня своего пребывания во французской столице.
Вечерело. Надо было принимать какое-то конкретное решение. Так много было соблазнов, так много хотелось посмотреть, что друзья решили не спеша обдумать дальнейший план действий, для чего разменяв тонкие полосочки американских долларов на большие, как носовой платок, франки, сели тут же, недалеко от арки, пить пиво. Мальчонка, подбежавший принять заказ, сначала был несколько обескуражен и смущен редкостным диалектом английского языка, с которым к нему обратился Шерехов в связи с незнанием французского. Но маленькое недоразумение было быстро, в течение получаса, устранено и мальчонка понял, что господам нужно две кружки светлого пива. Если в продаже нет "Жигулевского" или "Очаковского", то, черт с ним, пусть будет "Тюборг". Объяснить мальчонке, что еще нужны орешки было практически невозможно. Попытки Шерехова пояснить как-то издалека, что такое орешки и его рассказ о том, что в лесу
живут белки, которые на зиму собирают маленькие зерна, привели только к одному – мальчонка понял, что господа в спортивной форме только что вышли из леса, возможно из Булонского, где ловили маленьких зверьков, возможно белок, которые занимались сбором зимних запасов, возможно желудей. Но все, что не делается – к лучшему. Иванов, который долго поворачивал голову от Миши к мальчонке и обратно, не выдержал и на хорошем русском громко спросил:
– Етиш твою мать, у вас и рыбы нет?
– О, фиш, фиш! Ес! – также громко заорал мальчонка и через минуту принес шикарную красную рыбу в зеленых листах салата.
Иванов благостно посмотрел на Шерехова, – Миша, будь проще– по-русски они понимают еще с восемьсот двенадцатого года, – и с вожделением запустил руки в рыбу.
Друзья в целях конспирации не обсуждали никаких производственных вопросов, отдавшись целиком и полностью прелестям светлого пива, теплому парижскому вечеру и созерцанию французских красоток. Причем с каждой новой выпитой кружкой комментарии после созерцания были все более откровенными. Шерехов от парижанок ожидал большего. Знакомый не понаслышке с такими древнесексуальными выражениями как сексопильность и либедо, он вставлял их и к месту, и не к месту, приводя коллегу в экстаз своими тонкими, корректными замечаниями. Миша, как тайный эротоман, любил обсудить некоторые прелести женской фигуры и пофантазировать на отвлеченные темы. В тот день, что говорить, Мишу понесло. Мулатки, креолки, просто иссиня-черные девицы, во множестве рассекавшие Елисейские поля в поисках, по меткому Мишиному замечанию, "либеды" не вписывались в положительные оценки достоинств, а сексопильность белых парижанок проигрывала тем же креолкам по многим, известным только Шерехову, параметрам. Эта игра продолжалась бы достаточно долго, если бы не происки французских спецслужб, которые, очевидно, решили пойти по проторенному пути всех известных спецслужб и в кульминационный момент не подсадили за ближайший столик девицу, чьи взгляды на жизнь не совпадали с высокоморальным обликом российских контрразведчиков. Шерехов и Иванов переглянулись многозначительными взглядами, расплатились с мальчонкой и пошли вниз по полям, стараясь найти ту заветную дырочку в тротуаре, которая в Париже называется входом в метро.