Делать в номере больше было нечего и, захватив свои рюкзачки, контрразведчики спустились на первый этаж, где уже подавали завтрак – горячий кофе с молоком, французские булочки, джем и сыр. Быстро позавтракав, друзья вышли на уже прибранные улицы Парижа. Последние уборщики в зеленых комбинезонах убирали шланги и щетки, дамы с маленькими пикантными собачками позволяли своим питомцам тут же гадить на еще невысохшие тротуары. Обходя, как мины, свежие кучки контрразведчики стали подниматься вверх, в сторону Пляс-пигаль, а затем, не задержавшись на ней, пошли дальше по крутой мраморной лестнице к красивому белому храму, стоявшему на холме, с которого весь Париж был как на ладони. Надо было определить диспозицию на местности.
Подъем занял около получаса и был записан Шереховым как плановое занятие физкультурой. Обойдя несколько раз этот необычный католический храм и, повосхищавшись стройностью и своеобразной восточной красотой его шпилей, друзья подошли к краю площадки, с которой утренний Париж в голубой дымке смотрелся как на экране широкоформатного кинотеатра величественно и красиво. Чтобы не привлекать внимание посторонних, Шерехов в полголоса объяснял Иванову, где они сегодня будут проверяться и куда выйдут на встречу с объектом.
Обратный путь прошел гораздо быстрее и спустя несколько минут друзья уже спускались в парижскую подземку. Пройдя через турникет и соориентировавшись у карты, они вышли на нужную им платформу, к которой через несколько секунд подошел чистенький бело-зеленый поезд парижского метро. Привычно уже дернув за крючок двери вагона, вспомнив вдруг неожиданно для себя фразу из "Красной шапочки" – "Тир ля шовиет э ля бобинет шера" (Дерни за веревочку, дверца и откроется), Шерехов уверенно вошел в вагон и, не обращая внимания на присутствующих дам, упал в кресло. Машинист дал короткий гудок, хлопнули двери и поезд тронулся. Миша подумал о том, как быстро он вошел в парижскую жизнь и как уверенно уже ориентировался в подземке. На восьмой остановке друзья вышли из вагона и поднялись наверх. Перед их взором открылся величественный вид Эйфелевой башни. Огромные ажурные лапы уверенно опирались на мощные каменные опоры, красные лифты поднимали желающих взглянуть на Париж с высоты птичьего полета на три площадки, площадь которых уменьшалась прямо пропорционально высоте подъема. Под башней гулял народ, стараясь попасть под благостную тень этого "восьмого чуда света". Шерехов с Ивановым встали в хвост длинной очереди и довольно быстро добрались до кассы. Билеты взяли на самую верхнюю площадку, чем сразу и возгордились – почувствовали себя совершенно "новыми русскими", бросающими на ветер драгоценную валюту. Набившись в лифт как селедка в бочку два славных контрразведчика вместе с другими туристами с замиранием в сердце стали наблюдать, как через ажурные опоры башни земля стала удаляться со скоростью взлетающего аэроплана.
Город открывался в новом ракурсе неожиданно красивым и строго спланированным. Где-то уже далеко несла свои воды Сена и машины неслись по набережной маленькими букашками. Лифт остановился на второй площадке, и друзья смогли насладиться видами Парижа со всех сторон башни. Спешить им было некуда, до вечера времени было больше, чем достаточно и, ведя светскую беседу, они обошли площадку по периметру. Друзьям предстояло подняться еще на самый верх, и они встали в хвост очереди на лифт, рядом с которым Шерехов с удивлением обнаружил выкорябанные серп и молот, а рядом криво нацарапанный автограф "Вася".
"Ай да Вася, ай да сукин сын!" – с гордостью за соотечественников подумал Миша.