По нашему мнению, действия Миниха были абсолютно прагматичными. В ночь переворота царскую резиденцию (Зимний дворец) охраняли солдаты Преображенского полка, в котором Миних был генерал-поручиком. В карауле Летнего дворца (резиденция Бирона) также стояли преображенцы, при этом охрана имела право самостоятельно и без специальной команды открывать огонь на поражение при приближении более двух человек.
Около трех часов утра Анна Леопольдовна, собрав офицеров охраны, объявила о решении арестовать Бирона и благословила Миниха. Последний, взяв, по разным источникам, от тридцати до восьмидесяти гренадеров, направился к Летнему дворцу, в охране которого было не менее трехсот (!) человек. Состоялись переговоры, после которых караул открыл ворота дворца.
Манифест Ивана Антоновича был издан на следующий день после ареста Бирона. Ранее всесильный фаворит объявлялся расхитителем казны, оскорбителем родителей юного императора и нарушителем государственных устоев. Войска, собранные к Зимнему дворцу, присягнули «благоверной государыне правительнице, великой княгине всея Руси» Анне Леопольдовне без всяких колебаний.
Как видите, Миних учел многие факторы, обеспечившие ему успех. Во-первых, он действовал от имени матери государя, чье положение в глазах солдат было несоизмеримо выше, чем положение раздражавшего многих временщика Бирона. Во-вторых, в карауле стояли солдаты и офицеры, чье отношение к регенту было более чем прохладным. В-третьих, время «Ч» соответствовало всем рекомендациям по проведению подобных мероприятий. В-четвертых, была обеспечена соответствующая психологическая поддержка армии и гвардии уже после свержения Бирона. Если все перечисленное считать «всего лишь удачей», то Миних, несомненно, один из самых удачливых руководителей быстрых и бескровных политических спецопераций за всю историю России.
Однако весной 1741 г. опытный царедворец сам угодил в ловушку. Подав очередное прошение об отставке, он ожидал, что его вновь будут уговаривать остаться, но этого не произошло: Остерман убедил Анну Леопольдовну, что фельдмаршал становится все более опасен для царской семьи.
После отстранения Бирона в рядах гвардии, особенно у преображенцев, постепенно стало формироваться недовольство правящей фамилией. Многие историки полагают, что это связано исключительно с ростом патриотических настроений в гвардии и борьбой против иноземного засилья при дворе. Это справедливо лишь отчасти. Все предыдущие государи проявляли к гвардии особое внимание, но Анна Леопольдовна откровенно пренебрегла ею, ни разу не появившись в казармах. А ведь речь идет о людях, обеспечивших ей верховенство при российском престоле!
Нельзя сказать, что «государыня правительница» не понимала неустойчивости своего политического положения. Канцелярия тайных розыскных дел работала эффективно и владела информацией о настроениях в столичном гарнизоне. Ушаков неоднократно докладывал Анне Леопольдовне, что ее основной противник – дочь Петра I Елизавета, на которую многие делают ставки.
«Возле дворца цесаревны учредили особый тайный пост – „безвестный караул“, при котором долгое время, „бессменно для присматривания“, находился урядник Щегловитов.
В январе 1741 года на этом посту стояли аудитор Барановский и сержант Оберучев. Тем самым они исполняли именной указ правительницы Анны Леопольдовны, которая через гвардейского майора Альбрехта предписала Барановскому: „На том безвестном карауле имеет он смотреть во дворце <…> Елизаветы Петровны: какия персоны мужеска и женска полу приезжают, також и ея высочество <…> куда изволит съезжать и как изволит возвращаться, о том бы повсядневно додавать записки по утрам ему, майору Альбрехту“, что тот и делал. Для этого Барановскому отвели специальную квартиру в соседнем с дворцом доме, из которой, по-видимому, и велось наблюдение за всеми посетителями дворца Елизаветы. Квартира-пост была строго засекречена и о сохранении тайны ее помощника Барановского сержанта Оберучева предупреждали под страхом смерти. Утренние записки-отчеты шпионов сразу попадали к мужу правительницы, принцу Антону-Ульриху.
Брауншвейгскую фамилию, стоявшую тогда у власти, беспокоили в первую очередь тайные связи Елизаветы с гвардейцами, а также с французским послом и тайным резидентом французского двора маркизом Шетарди, о приезде которого к Елизавете предписывалось рапортовать немедленно по начальству. Позже, на следствии по делу Миниха в 1742 году, Оберучев показал, что „Альбрехт, бывало, спрашивал, что не ходят ли к государыне Преображенского полку гренодиры, и он, Оберучев, на то ответствовал, что не видно, когда б они ходили“. Из допроса еще одного шпиона – Щегловитого, – видно, что Миних приказывал ему нанимать извозчиков и ездить по городу вслед за экипажем Елизаветы Петровны.