Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору

Так, возможно, покончил с собой и бывший при Ягоде начальником ИНО в НКВД Слуцкий, если он действительно принял яд при вызове к начальству, полагая это приглашением на арест и казнь. Хотя и очень живуча версия, что Слуцкого в числе других руководителей НКВД из команды Ягоды негласно ликвидировали с помощью яда по приказу Ежова, чтобы не способствовать его арестом панике среди зарубежных резидентов и агентуры. Арестованный уже в волне ежовцев начальник отдела спецтехники НКВД Алехин (руководил лабораторией ядов чекистов) дал на следствии подробные показания, что это он по указанию наркома Ежова и его заместителя Фриновского отравил Слуцкого инъекцией цианистого калия. И Ежов под пытками это подтверждал до расстрела – но как этим показаниям верить, особенно если при этом и «убитый заговорщиками Ежова» Слуцкий в 1939 году властью все равно посмертно объявлен «врагом народа», несмотря на его торжественные похороны за год до того на Новодевичьем кладбище.

Сторонники версии об отравлении Слуцкого обычно полагают, что либо Фриновский угостил главного разведчика НКВД отравленным чаем, либо угостил заранее начиненной ядом сигаретой, либо Фриновский с Заковским усыпили его маской с эфиром, а затем уже спящему Слуцкому начальник отдела спецтехники Алехин сделал смертельную инъекцию. Правды о тех событиях уже не узнать, кто мог бы рассказать – давно мертвы сами, а могло у Слуцкого в той удушливой атмосфере страха и действительно просто отказать сердце, он давно болел.

Из всех же предрешивших самоубийством свой арест чекистов тех лет выделяется начальник Харьковского управления НКВД Соломон Мазо, который застрелился в июле 1937 года в разгар арестов в своем рабочем кабинете, оставив пронзительную записку-крик: «Товарищи, опомнитесь, куда ведет такая линия арестов и выбивания из обвиняемых показаний?!» Его крик не был услышан, товарищи не опомнились, и вал репрессий только набирал ход.

Недолгое правление наркома Ежова

Николай Иванович Ежов возглавлял НКВД всего несколько лет, но остался очень заметной фигурой в галерее руководителей советских спецслужб. Именно на годы его правления пришлась самая кровавая кампания чисток в СССР, с его именем связана ежовщина – синоним этих беспощадных и бесконечных репрессий 1937–1938 годов. В отличие от Менжинского или Ягоды у Ежова не было ни опыта чекистской работы в годы дзержинского призыва в ВЧК, ни даже опыта дореволюционной партийной работы. Родившийся в семье петербургского дворника, рабочий парень Николай Ежов революцию встретил совсем молодым, мобилизованным на Первую мировую солдатом царской армии. Он был из тех сотен тысяч рядовых царской армии, которые пошли за большевиками в Красную армию, хотя на пике своей славы в 30-х годах сам Ежов рассказывал небылицы о создании им еще в царской армии до 1917 года каких-то большевистских комитетов и своем участии в забастовках рабочих в Петрограде. Он же в это время, как и славящие его советские писатели-поэты, выдавал версию о своем геройстве на фронтах Гражданской войны в роли комиссара Красной армии. О будто бы полученном в бою ранении в шею, о вроде бы награждении его за это орденом, который сам Ежов тогда принять отказался, узнав о подписи Троцкого под приказом о награждении (нутром почуял в 1919 году врага партии?), и орден в лазарете бросил на пол. А также о том, как бойцы Красной армии на фронте любили своего бравого и неустрашимого комиссара по прозвищу Колька-книжник. Всей этой героической балладе историки в большинстве своем не верят. Хотя в 1938 году все это главный тогда советский писатель Александр Фадеев всерьез описал в своей заказной книге «Николай Ежов (Сын нужды и борьбы)», которая в связи с внезапной опалой и арестом героя повествования в печать так никогда и не пошла.

И другие писатели тогда в угаре лести «железному наркому Ежову» описывали его героические походы в дни Гражданской войны, как прославившийся тогда этими виршами казахский поэт-акын Джамбул, написавший в своей пафосной поэме «Нарком Ежов», что «приехал Ежов и развеял туман, на битву за счастье поднял Казахстан». Из этого можно было бы предположить, что Ежов бился здесь с врагами в буквальном смысле, но на самом деле молодой партийный деятель Ежов работал в Казахской ССР уже после Гражданской войны в середине 20-х годов, да и то всего лишь был руководителем Семипалатинского обкома партии.