Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору

Были и другие похожие случаи выявления тайных троцкистов среди сотрудников ГПУ. В 1931 году за подобную деятельность расстреляны начальник Томского ГПУ Грушецкий и сотрудник внутренней тюрьмы ГПУ на Лубянке Забабурин. Арестован в 1930 году сотрудник Украинского ГПУ Тепер, бывший анархист из штаба армии батьки Махно, помогавший троцкистам в организации подпольной типографии и прикрывавший ее, – Тепер отделался на суде десятью годами лагерей. Еще в 1927 году за передачу фракционерам служебной информации расстрелян чекист Владимиров, главный покровитель в ГПУ профессора-эзотерика Барченко, к моменту ареста из ГПУ уже уволенный за свой уклонизм. Позднее всех этих людей реабилитируют именно потому, что обвинения в «троцкизме-уклонизме» 1937–1939 годов все подобные дела уравняют в якобы всеобщей их фальсификации. Хотя в 1927–1930 годах, как правило, арестованы и репрессированы были настоящие и идейные троцкисты, члены подпольных троцкистских и зиновьевских групп, что, разумеется, не оправдывает их расстрелов по одному этому обстоятельству.

После дела «Промпартии» и первых «пробных» арестов близких к группе Тухачевского командиров Красной армии по «Делу военных» в 1931 году многие даже в ГПУ открыто засомневались в законности этих акций и истинности доказательств, и в Кремле тогда заметно встревожились по поводу такой нелояльности внутри самого ведомства госбезопасности. По итогам инициированного Сталиным разбирательства 6 августа 1931 года появилось циркулярное письмо из ЦК с приказом всем секретарям на местах разъяснить сотрудникам ГПУ, что перемены в руководстве Объединенного ОГПУ вызваны такими причинами: «Товарищи Мессинг и Бельский отстранены от работы в ОГПУ, товарищ Ольский снят с работы в Особом отделе, а товарищ Евдокимов снят с должности начальника Секретно-оперативного управления на том основании, что распространяли среди сотрудников ОГПУ совершенно не соответствующие действительности и разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является «дутым» делом, и тем расшатывали дисциплину среди работников ОГПУ».

Эта история 1931 года, когда Ягоде в ЦК выговаривали за разложение и внутреннюю слабость в его ведомстве, закончилась тем, что часть взроптавших против линии партии и собственного начальства чекистов (их тогда назвали по имени самого из них известного и высокопоставленного «группой Мессинга») действительно изгнали с Лубянки, как Мессинга и Трилиссера, часть затем вернули в систему НКВД, как Бельского (Левина) или Евдокимова, но всех их в итоге к 1941 году расстреляли. Это показывает, насколько еще в начале 30-х годов за несколько лет до начала больших репрессий были сильны оппозиционные настроения и споры внутри ГПУ. Ведь забунтовала против Ягоды и желаний верховной власти, пусть и на уровне разговоров в своем кругу, все та же дзержинская гвардия из первой ЧК, продолжавшая во многом боготворить Ленина и Троцкого.

Это был последний организованный бунт дзержинской гвардии в стенах ГПУ до наступления эпохи Большого террора, дзержинцы последний раз выступили столь организованно и решительно. Это последний арьергардный бой дзержинского поколения, готовых лить без сожаления свою и чужую кровь по приказу партии, но принципиально не понимающих, зачем штамповать липовые дела против таких же убежденных коммунистов, как и они сами. Тогда самые принципиальные и непримиримые из этих чекистских диссидентов Ольский и Евдокимов даже грозили начальству напрямую выйти в ЦК партии и заявить, что «Дело военных» раздувается руководством ГПУ умышленно и за счет подтасовки доказательств. За счет этого упорства Ольского, Евдокимова и Мессинга, а также за счет заступившегося все же за многих подчиненных наркома обороны Ворошилова дело 1931 года не было раздуто тогда до масштабов позднего «заговора Тухачевского», ограничившись репрессированием десятка красных командиров из числа бывших офицеров царской армии.