Спи ко мне

Наташа очень быстро восстановила свой имидж в глазах одноклассников. Кате не удалось стать наперсницей Инны, зато последняя всё-таки выбилась в королевы класса. Наташа и Светка вновь были неразлучны, они смотрели сквозь Катю, как сквозь мутное, в разводах, стекло. История про кладбище отправилась то ли в кладовку, то ли в макулатуру. А через полгода Катиного отца отправили служить на Дальний Восток – и о ней тут же все забыли.

Все, да не все. Оказалось, что бедолага Кимчук успел в неё влюбиться. От тоски он совсем перестал учиться, курил, не скрываясь, и даже, говорят, его видели пьяным. Он, конечно, опять остался на второй год.

Наташа отмахнулась от воспоминаний, оторвалась от туристической группы, запутала следы.

Тихо вокруг, покойно. Пахнет толчёными листьями, на грязи замешанными, горьким дымом и почему-то – берёзовыми вениками. По чёрному камню медленно, торжественно вышагивает голубь. Вот он замер, прислушался, вздрогнул – и сорвался с места, полетел куда-то, хлопая крыльями. И снова – тишина. Ограда шершавая, калитка приветливо распахнута – заходите, гости дорогие. Нет уж, спасибо. И вы к нам – тоже не вылезайте. «Горьким словом моим посмеюся» – надпись с торца могильной плиты. Тишина такая, что ею, вместо ваты, можно перекладывать хрупкие ёлочные игрушки. На чёрном камне – букет каких-то сухих полевых цветов, высохший, почти прозрачный. Букет прикрывает часть надписи: «…Николая Васильевича Гоголя…», – и снова букет, теперь уже красных, сочных, свежих гвоздик.

На стене чуть поодаль – мраморные таблички, портреты, вазочки как ласточкины гнёзда, лампады. Кем были эти люди, как попали сюда, где теперь их родственники?

Прошел кладбищенский служитель с чёрной тележкой, полной листьев. И тишину будто выключили. Но покой (не вечный, а просто – покой) остался.

Кладбище было тихим и чистым. Светлым. Все, кто лежал здесь, оставили после себя нечто такое, что обессмертило их. Каждый надгробный камень, каждый постамент как будто говорил: «Смерти нет!»

Совсем иное впечатление производило кладбище, где были похоронены бабушка с дедушкой. Их участок теснили могилы молодых людей, не доживших до тридцати. Памятники на этих могилах были не в пример роскошнее не только скромного креста над могилой Ермолаевых, но и надгробных плит на Новодевичьем. Но что, кроме роскошных памятников, оставили после себя эти парни?

Это были герои своего времени, но не те безымянные герои, о которых соседка говорила Наташе: «Твои женихи погибли в Чечне». Наташа знала – её женихи остались в живых. Но стали женихами тех девушек, чьи женихи погибли в Чечне. Просто потому, что тем девушкам очень было нужно выйти замуж. А Наташе был нужен комфорт и взаимопонимание. Она слишком многого требовала.

Может быть, она и от Рыбы требует слишком многого? Ведь она получила, что хотела – комфорт и взаимопонимание.

Наташа смахнула листья с незнакомой могилы. Как по-разному сложилась судьба этих людей после смерти. Все они чем-нибудь прославились. Все заслужили право лежать на Новодевичьем кладбище. Но о ком-то будут помнить и через триста лет. А кто-то забыт уже теперь. Да и могилы: за одними ухаживает администрация кладбища, за другими – родственники, за иными вообще никто, и они поросли травой.

В Питере, рассказывала Мара, есть кладбище, на котором похоронена Арина Родионовна. Могила её не сохранилась. Но разве кто-то забыл няню Александра Сергеевича Пушкина? «Выпьем с горя; где же кружка?» – эта строка будет покрепче иного памятника.

Наташа дошла до границы кладбища, уперлась в стену. В этой стене обязательно должна быть калитка, ведущая в древний парк хрупкого мира. «Обязательно, – прошептала она детское заклинание, – или я так не играю!» Вот где-то здесь – непременно. Наташа даже вспоминает эту калитку – она видела её, и не раз. Такая чугунная, старая, иногда бывает на замке, амбарном ржавом замке, а иногда – нет. Там щеколда ещё есть, с обратной стороны, но её легко отодвинуть. Когда калитка не на замке и не на щеколде – она скрипит на ветру. Иногда к ней привязывают разноцветные ленточки. Такая совсем настоящая калитка, которую мало кто замечает, а за калиткой – деревья с синими листьями и миражные лошади. Наташа прошла вдоль всей стены, до самого конца. Калитки не было. Не было никогда. Как никогда не было наяву пути из одного мира в другой.

Откуда-то набежали туристы – три группы собрались, окружили Наташу, спутали со своими, стали хлопать по плечу, тянуть в кадр. Щёлкали фотокамерами немцы, громко переговаривались итальянцы, дисциплинированно слушали экскурсовода японцы. Голубь пролетел над землёй низко-низко и прежде, чем скрылся в кустарнике – угодил в пять или семь объективов.