Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога

— Ну, Витя, мы с Гариком ждем тебя в пределах разумного, а там — пеняй на себя. — Григорий завязал последний узел на кожном шве больного и с хлестким звуком сорвал с запотевших рук окровавленные перчатки.

— А во временно́м исчислении эти пределы указать можешь? — Виктор был рад возобновлению нелимитированного профдолгом общения.

— Минут этак… дцать. — прищурился Тыч. — А затем время становится обратно пропорциональным пространству. В смысле увеличение времени уменьшает пространство, занимаемое… сам знаешь чем.

— Ну пообещайте хотя бы, что не в геометрической прогрессии, — наигранно взмолился Лавриненко.

— Не знаю, не знаю. Ты же как врач должен понимать, что продукт, о котором идет речь, занимая все большее пространство внутри организма, оказывает все менее предсказуемое воздействие на его поведение. Особенно касательно дальнейшего потребления данного продукта. — Григорий вышел в предбанник. Послышались звук льющейся воды и его довольное фырканье.

Ханыжка приходил в себя вяло и долго. Но Виктор, дав себе установку терпимо отнестись к немажорному пациенту, спокойно выжидал. Под конец он с чувством некоторого самоудовлетворения пожертвовал из собственных запасов недешевый препарат для послеоперационного обезболивания, которого не было в стандартном больничном наборе медикаментов. Жизненные показатели мужика были отнюдь не критическими. При соответствующем лечении он имел все шансы покинуть больницу на своих ногах. Так что переводил сонного и пьяно подвякивавшего пациента в палату Виктор с чувством честно исполненного долга.

Дверь в ординаторскую, как и полагалось, была заперта. Лавриненко ненавязчивым стуком потревожил уединившихся коллег.

— Выпиваем? — Он с порога перешел в атаку.

— Кто? Где? Да мы только попробовали. — Тыч театрально поднял к свету початую бутылку. — Уж не прокисла ли?

— Главное, чтобы не выветрилась. — Виктор ухватил с тарелки ломтик ветчины и, обернув его пластинкой сыра, стал медленно поглощать самодельный чизбургер.

Игорь тем временем наполнил рюмки.

— Ну, за спокойную ночь, не омраченную непредвиденными добрыми поступками, — взял на себя роль тамады Григорий.

— А если злыми омрачится? — хмыкнул Гарик.

— Злых мы по сути своей не совершаем, — отрезал старший хирург.

Звон рюмок. Почти одновременный выдох в три горла.

Но отработанный алгоритм был нарушен незапланированным внешним вторжением. Дверь задергалась, сотрясаемая снаружи, а нервная дробь стука резанула расслабленный слух дежурантов.

— Кто?! — Словно отброшенная громовым рыком Тыча, физическая атака на дверь прекратилась, но факт наличия непрошеного гостя был подтвержден неразборчивым бормотанием, в котором отчетливо выделялись два часто повторяемых слова: «доктор» и «помогите».

— Не иначе как засланный казачок из общества борьбы за трезвость. — Виктор едва успел отступить перед метнувшейся в ординаторскую невзрачной фигуркой.

— Доктор! Доктор! Они здесь! Они не шутят. Я не знаю, что мне делать. — Бледность еще больше подчеркивала заострившиеся черты лица просителя, а запинающаяся речь и сложенные в молебном жесте маленькие дрожащие кулачки производили скорее комическое, чем жалостливое впечатление. — Они говорят, что я сам напросился и теперь буду наказан.

Как и при первом визите, мужичок обращался непосредственно к Тычу, похоже именно в нем видя своего избавителя. Григория же данный выбор приводил в еще большее раздражение, так как ответственность за диалог с пациентом невольно ложилась на него.

— Стоп! Теперь по порядку с нашей последней встречи. Кто «они» и что вы им наговорили?

— Их двое. Приятель моего соседа по палате, как и обещал, пришел полчаса назад. Я был в столовой, а когда вернулся, они уже сидели. Пару минут о фигне какой-то калякали, на меня ноль внимания. Ну, думаю, шутили давеча пацаны. Аж от сердца отлегло. Лег, значит, газету читаю. — Мужик перевел дыхание и покосился на диван, но остался стоять.

— Садитесь-садитесь. — Виктор, перехватив взгляд пациента, подставил ему свой стул. А сам пересел на диван.

— Спасибо, — рассказчик как подкошенный рухнул на стул. Только сейчас врачи заметили, что он без обуви. Темные махровые носки по-сиротски обтягивали маленькие подошвы.

Теперь расположение собеседников походило на судейское слушание, в котором ответчиком выступал испуганный тщедушный субъект, а роль обличителей и судей отводилась сидевшей напротив троице нахмурившихся мужчин в медицинских костюмах.