Спящая планета

Он вскочил на ноги и вышел, посмотрел на закрытые двери вдоль коридора, за каждой из которых спали крупные военные шишки флота, спали, как будто им не было никакого дела до этого мира — и до любого мира. Повернувшись, он подошел к своему единственному иллюминатору и стал смотреть сквозь толстое незащищенное стекло. Он не многое мог разглядеть: бесформенная луна была высоко, серебристый свет струился на плывущие облака. Создавалось общее впечатление чрезвычайного холода. Холодно было, он знал это, и на равнинах Канады — холоднее, чем когда бы то ни было на Лларе, не считая полюсов. Хотя в каюте было тепло, по его телу прошла дрожь.

«Лети на север», — приказал голос по радиофону, прежде чем связь была прервана. Лети на север. Но как далеко на север? На север к Джорджии, Теннесси или Мичигану?

Или в Канаду?

Где ты, Призрак Бакстера? Прячешься? Бежишь? Или смотришь блестящими, холодными глазами, как еще один солдат попадает в твой прицел? Где ты? Кто ты? О чем ты сейчас думаешь?

Он широко зевнул. Он устал, был до крайности измучен слишком многими бессонными ночами и полными напряжения днями. Этой ночью он коечто обнаружил, но уже слишком скоро наступит утро. Он выключил настольную лампу, разделся и лег в кровать. Едва голова коснулась подушки, как он заснул.

Но его сны блуждали по кругу, и в них постоянно возникало лицо неувядаемо молодого, сурового мальчика, рыскающего по земле с ружьем и напряженной усмешкой в поисках оранжеволицей, двуногой добычи.

«Я убил сегодня двадцать восемь ллари, дядя. Заставил их поверить, что они поймали меня, а потом задал им перцу…»

И снилась неразличимая, загадочная личность, управляющая людьми и машинами до их полного разрушения во время охоты на человека.

«Дедушка, они заставили меня покрутиться».

«Не волнуйся, сынок, я их тоже заставлю покрутиться».

Его сны вертелись по кругу, и страх не про ходил.

Глава четырнадцатая

Атланта — столп юга, город серебряных башен и шумных шоссе, шести миллионов жителей и бесчисленных путешественников, город бурлящего днем и ночью транспорта, на поверхности, над ней и под ней, — Атланта, город, хранимый от стихий достижениями науки, город, который никогда не спит…

Сейчас спал.

Тишина спустилась на город, тишина, неизвестная в этих местах с тех пор, как белый человек вытеснил индейцев и начал свой долгий путь к звездам.

И зима. Ни один летательный аппарат не бороздил холодное синее небо; легкая дымка уже смягчила изящные линии скоростной дороги и одинаковые офисные здания и придала нереальный, волшебный вид всему пейзажу. Город, похожий на работу волшебника в своем изяществе и вечной красоте, поднимался из наземного тумана бодрящего утра Джорджии как праздная греза наяву, такой же хрупкий и преходящий, как сама фантазия.

Атланта лежала в забытье в ярком холодном сиянии солнца, и время, казалось, тянулось не спешно… и кто знает, ушли ли строители города на неделю, на две, на вечность?

Усилием воли Джеймс Риерсон постарался освободить свои мысли от мягкой магии, порожденной странностью и необычным покоем лежащей перед ним сцены. Этот спящий волшебный замок был в конце концов всего лишь Атлантой. Городом, который был его домом с тех пор, как он себя помнил. Выглядевшей по другому Атлантой, конечно, но все-таки — Атлантой. Где-то здесь были аллеи, игровые площадки и дворы его юности — невидимая грязь, которую, видимо, никогда не обнаруживали санитарные инспекторы и о которой никогда не заботилась комиссия по благоустройству города, поскольку все это было наглухо спрятано росчерком карандаша архитектора. А кто заботится о том, чего не видит? Тайные задворки, где царили законы джунглей — законы, по которым выживал самый приспособленный, где ты либо быстр, либо мертв. Это был мир, который он только мельком узнал в юности, так как родители предпочитали, чтобы он играл на вычищенных и ухоженных площадках, которые были гордостью города и были гораздо безопасней для ребенка, не слишком-то приспособленного для выживания при помощи зубов и когтей. Но он гораздо ближе узнал этот мир позднее, когда его средой обитания стали судебные залы с высокими сводами, украшенные панелями кабинеты адвокатов и холодные белые тюремные камеры. Ибо если два закона существуют в одних и тех же границах, они неминуемо должны столкнуться. Не было ничейной территории между законом джунглей и законом книг.

Риерсон глубоко вздохнул. Он выбрал закон книг, к сожалению. К сожалению, потому что более древние законы правили сейчас Атлантой — и целой планетой. И усыпанная мусором аллея, и здание суда под куполом — оба теперь выступали под одним девизом: убей или будь убитым. Не было законов, за которыми можно было спрятаться, не было полиции, которую можно позвать, ничего не осталось слабым, мягким или неспособным.