Спящие красавицы

— Ладно, ты поняла. И то, что было у нас с Дэмианом, это, вероятно, не могло бы продолжаться долго при любых раскладах. Я знаю. Мы были одного возраста, но внутри он был намного моложе. Я думаю, с парнями всегда так. Но он был моложе гораздо больше, чем остальные. Например, он мог отправиться в парк погонять мячик в то время, когда наш ребенок лежал больной в кровати. Тогда это казалось мне нормальным. Он все время уходил. «Я скоро вернусь, — говорил он, — мы просто, типа того побазарим с Риком». Я никогда не спорила. Это, походу, и не предполагалось. Он пытался меня задобрить. Цветы и все такое. Сладости. Новая футболка из торгового центра. Классные вещички из секонда. Но была и еще одна его часть, которая предполагала, что он типа юморист, но это было не так. Это было просто глупо. Типа, он подкатывает к леди, гуляющей с собачкой, и кричит: «Вы выглядите как близнецы!» или он подходит и шугает какого-то подростка идущего навстречу, типа собирается его ударить, заставляя ребенка дернуться. «Я просто прикалываюсь», — говорил он. И наркотики, они окончательно испортили его. Он по-прежнему делал все, что хотел, но он больше не был тем бесшабашным шалопаем, каким прикидывался раньше. И его низость вырвалась на свободу, как цепной пес. «Посмотри на эту обдолбанную сучку, Бобби» — говорил он нашему сыну и смеялся, будто это смешно. Будто я была клоуном в цирке. Вот такая штука. В конце концов, я дала ему пощечину, а он ударил меня. Потом, когда я ударила его в ответ, он разбил тарелку на моей голове.

Ри сказала: должно быть это было больно.

— Не больнее чувства, что это было то, что я заслужила, получив по моей наркоманской морде от моего мужа-наркомана. Ненавижу себя за это. Я помню, как лежала на полу, видела четвертак в пыли под холодильником, осколки этой синей тарелки, и думала, что следующее, что случится — социальные службы заберут Бобби. И, конечно же, они это сделали. Полицейский увез Бобби из моего дома, и мой ребенок плакал, когда его от меня забирали, и это должно быть было самое печальное, что когда-либо случалось со мной, за исключением того, что я была так вне этого, что ничего не чувствовала.

Ри сказала: это грустно.

6

Прошло десять минут, но Терри все еще не вышел из дома по соседству с Элуэями. Золник, читалось на почтовом ящике. Лила не знала, что делать.

Ранее они вошли в дом Элуэев, сделав широкий полукруг вокруг зоны кровопролития, где ранее лежали тела, и вошли через входную дверь. Девочка, названная интеллектуалами Элуэями Платиной, с типичной для умников заботой и скромностью, находилась в своей колыбельке, умиротворенная, насколько можно быть умиротворенным внутри кокона, который, словно бобовый стручок вокруг фасоли, обвился вокруг нее. Лила смогла почувствовать форму тела младенца, прижав руки к кокону. Это было одновременно смешно и ужасно; словно она испытывала на прочность новый матрас. Но ее улыбка застыла на лице, когда Терри начал рыдать. Было около двух часов ночи. Кризис Авроры усугублялся уже двадцать часов, плюс-минус, и прошло уже тридцать пять часов с того момента, как она последний раз сомкнула глаза. И не смотря на это, Лила была готова к действию, а ее лучший помощник был пьян и слезлив.

Ну, они делали все, что могли, не так ли? И никуда не делся весь этот кошачий корм, разбросанный по Маунтин-Роуд.

— Нет, это нет, — поправила она себя. Это было несколько месяцев назад. Может быть, год?

— Что нет? — Они снова были снаружи, направляясь к полицейской машине, припаркованной перед домом Роджера.

Лила, качая кокон, взглянула на Терри.

— Я сказала это вслух?

— Да. — Сказал Терри.

— Прости.

— Вот блин. — Он шмыгнул носом и пошел к дому Золников.

Лила спросила его, куда он направляется.

— Дверь открыта, — сказал он, указывая. — Середина ночи, а дверь открыта. Нужно проверить. Зайду на секунду.

Лила села на пассажирское сиденье полицейской машины с ребенком на руках. Казалось, что прошла только минута, но часы на приборной панели показывали 2:22. Она подумала, что они показывали 2:11, когда она садилась. Двадцать два и одиннадцать это не совсем одинаковые числа. Но одиннадцать плюс одиннадцать — двадцать два. Что означало…

Одиннадцать, неслось сквозь ее мысли: одиннадцать ключей, одиннадцать долларов, одиннадцать пальцев, одиннадцать желаний, одиннадцать палаток в одиннадцати кемпингах, одиннадцать красивых женщин посреди дороги в ожидании того, что их могут сбить, одиннадцать птиц на одиннадцати ветвях деревьев — обычных, заметь, деревьев, не воображаемых.

Что это было за дерево? Если все так пойдет и дальше, кто-то обязательно захочет повесить ту женщину, Эви, на дереве, Лила видела это так же ясно, как днем, потому что, так или иначе, все началось с нее, все началось с нее и Дерева, Лила могла чувствовать это так же, как и тепло затянутого в кокон младенца на коленях, малышки Платины. Одиннадцать младенцев в одиннадцати коконах типа лимской фасоли.[211]