Спящие красавицы

Фрагмент горящей паутины поднялся в воздух, расцветая и искрясь оранжевым и черным. Это была не вспышка. Расцветание — вот правильное слово для его начала, огонь становился все больше и больше, гораздо больше, чем могло предполагать топливо, которым он питался.

Гарт Фликингер, держа зажженную спичку, которую использовал для опыта над лоскутом паутины, попятился к журнальному столику. Его медицинские принадлежности, разбросанные на нем, со стуком упали на пол. Фрэнк, наблюдавший за происходящим от двери, с низкого старта метнулся к Нане, чтобы оградить ее от огня.

Пламя сформировалось во вращающийся шар.

Фрэнк прикрыл своим телом тело дочери.

Огонь горящей в руке Фликингера спички достиг кончиков его пальцев, но он продолжал её держать. Фрэнк почувствовал запах паленой кожи. В бликах огненного шара, парящего в воздухе над гостиной, эльфийские черты доктора исказились, словно он хотел — и его можно было понять — бежать.

Потому что огонь так не горит. Огонь не парит. Огонь не формируется в шар.

Последний эксперимент с лоскутом паутины давал окончательный ответ на вопрос «почему?» И ответ был таков: потому что происходящее было не от мира сего, и не могло лечиться медициной этого мира. Это осознание явно читалось на лице Фликингера. Фрэнк догадался, что и на его лице тоже.

Огонь превратился в колеблющуюся коричневую массу, которая внезапно распалась на сотню частей. В воздухе порхали мотыльки.

Мотыльки поднимались к светильнику; они трепетали по абажуру, по потолку, неслись на кухню; мотыльки танцевали под висящей на стене литографией Христа, идущего по воде, и оседали по краям рамы; мотыльки вспархивали в воздух и приземлялись на пол, недалеко от того места, где Фрэнк нависал над Наной. Фликингер на руках и коленях стал пятиться в сторону прихожей, всю дорогу крича (на самом деле, вопя), его самообладание разбилось вдребезги.

Фрэнк не шевелился. Он сосредоточил взгляд на одном из мотыльков. Это был обычный мотылек, каких он неоднократно видел и ранее.

Мотылек полз по полу, прямо к нему. Фрэнк испугался, на самом деле испугался маленького существа, которое весило примерно столько же, сколько его ноготь и было живым выражением слова ничтожный. Что он мог сделать?

Да что угодно.

И он мог делать все, что угодно, пока не вредил Нане.

— Не трогай ее, — прошептал Фрэнк. Обнимая дочь таким образом, он чувствовал ее пульс и дыхание. Мир знал, как обвести Фрэнка вокруг пальца, заставляя поступать его неправильно или глупо, когда все, чего он хотел — быть правильным и хорошим, но он никогда не был трусом. Он был готов умереть за свою маленькую девочку. — Если тебе и нужен кто-то, то пусть это буду я.

Две чёрных точки на коричневом теле мотылька, его глаза, заглянули в глаза Фрэнка, и, казалось, что через них мотылек проник в его голову. Он чувствовал, как тот летает внутри его черепа, Бог знает, как долго, касаясь его мозга, волоча свои лапки по извилинам, подобно мальчику, сидящему на скале посреди ручья и рисующему палкой на водной глади.

Фрэнк ближе прижался к своему ребенку.

— Пожалуйста, возьми меня вместо неё.

Мотылек метнулся прочь.

11

Клаудиа, она же Сиськи-бомба, ушла. Офицер Лэмпли предложила ей оставить Жанетт в покое. Теперь никто не мешал Жанетт разговаривать с Ри. Или тем, что от нее осталось. Она чувствовала, что должна была рассказать Ри все это, пока та была жива.

— С чего все началось — я не уверена, случилось ли это утром или днем или ранним вечером, но мы были под наркотой в течение нескольких дней. Никуда не выходили. Заказывали на дом. В какой-то момент, Дэмиан припалил меня сигаретой. Я лежу в постели, мы оба, гляжу на свою оголенную руку, и спрашиваю: «Что ты делаешь?» Боль была где-то в другой комнате ума. Я даже руку не одернула. Дэмиан говорит: «Хочу убедиться, что ты настоящая». У меня до сих пор есть шрам, размером с пенни от этого сильного ожога. «Доволен? — Спросила я. — Ты веришь, что я настоящая?» И он говорит, «Да, но я ненавижу тебя еще больше за то, что ты настоящая. Если бы ты только разрешила мне полечить колено, ничего бы этого не случилось. Ты злобная сучка. Я наконец-то тебя раскусил».

Ри сказала: Это довольно страшно.

— Да. Так и было. Потому что Дэмиан сказал все это с выражением типа — отличная новость, и он рад, что узнал её и готов со всеми поделиться. Как будто он был ведущим ночного ток-шоу на радио, заигрывающим с толпой идиотов, страдающих бессонницей. Мы в спальне, занавески опущены, и ничего не мылось уже несколько дней. Света не было, потому что мы не оплатили счет. Позже, я не знаю, сколько прошло времени, я обнаружила себя сидящей на полу в комнате Бобби. Его кровать все еще была там, но другой мебели — кресла-качалки и трюмо — её нет. Дэмиан продал их какому-то парню за небольшие деньги. Может быть из-за того, что я наконец-то сошла с ума, или это было из-за сигаретного ожога, но я почувствовала себя так грустно, и так ужасно, как будто меня заперли в каком-то чужом месте, и отсюда нет пути домой.

Ри сказала: Мне известно это чувство.