Спящие красавицы

Детки уже спят. Засыпает и Яна, целуя каждого. Рука ее перевязана.

Яна думает: «Вася, может быть ты прав… А может быть прав Митя… Я уже не знаю, где я, где мы все… Не знаю… Но мне так хорошо с вами, мальчики мои…»

…Над городским типовым домом брезжит утро. Тишина. Тем пронзительнее в этот ранний час кажется звук разбитого оконного стекла; он гулко разлетается по всей округе.

Что это?

Медленно из окна выплывает фигура Яны. Осколки разрывают ее тело, сочится кровь, но Яна уже ничего не чувствует…

Фигура Яны уже оторвалась от окна и медленно набирает высоту.

Проснувшиеся дети кричат:

– Мама! Мама!

Слышит ли Яна?

Яна уже в небе, а дети бегут по улице.

– Мама, вернись! Вернись… мама… вернись!

Если бы Яна слышала, она бы ответила наверно:

– Я вернусь… Я скоро вернусь к вам… Я обещаю…

44. Вальсацио больше не будет

На Земле, между тем, тоже происходят кой-какие события, – в частности, в кабинете доктора Майера. Тоже не совсем веселые.

Хильда опять зачитывает вслух читает СМС-ку Аделаиды:

– «Прощайте! Я только что остановила дыхание. Вы были самыми счастливыми минутами в моей жизни. Прощайте, целую Вас, если позволите. Низкий поклон фрау Майер и Хильде, за то что целый год терпели мое присутствие…»

– Да, – говорит профессор Майер.

– Хольт, она умерла! – догадывается Хильда.

Они торопятся в палату Аделаиды. К ним присоединяется Лиза. Перед входом в палату она надевает темные очки и подозрительно оглядывается – вдруг слежка?

Здесь уже врач. Он отстраняется от Аделаиды, встает.

– Она мертва. Это необратимо. Кстати, как она смогла остановить себе дыхание? Это необъяснимо.

Майер задумчиво произносит:

– Я привык к ней… Я стрелял, как охотник… Я танцевал…

Он добавляет по-русски:

– Вальсацио… менуэтик… полька-полька…

Майер показывает, как он танцевал вальсацио.

– Да. Кажется, это была любовь.

Лиза тоже пытается кружить.

На глазах Хильды слезы:

– А я привыкла быть дрянью… И пакостью… Никогда еще в своей жизни я не была так долго дрянью…

Она обращается к врачу:

– Вы знаете, в этом что-то есть такое… Вы меня понимаете? Я бы еще хотела побыть дрянью, но лишь бы она была жива.

Майер принимает звонок:

– Это жена. Алло?

Выслушав жену, он говорит Хильде:

– Моя жена сказала, что тоже хочет быть дрянью, лишь бы была жива Аделаида…

45. Дьявольская трель без Вивальди

Сегодня снова день скрипичной музыки! Как рада Рита! Она снова увидит итальянца, а он – ее мальвиньи глаза!

Но обнаружилась другая нестыковка – никто так и не удосужился купить Рите обновки. Поэтому она снова в тапочках, в плохонькой юбке, в руках примерно такой же ридикюль, как у Лизы.

Переводчица нервно протягивает Козыреву новую тетрадь, Лиза топчется рядом.

– Вот еще одна предсмертная записка. И знаете что? Вы – сумасшедшие. Я сыта! Найдите себе другую переводчицу. Этот маразм нормальный человек не выдержит!

Она выходит, бросив в дверях:

– Этой старушечьей юбкой Вы просто издеваетесь над ней!

– Я собрал ее на свидание к Богу. Он любит скромные одежды, я спрашивал. Он не любит гламур.

Переводчица плачет:

– Вы чудовище! Рита имеет право быть красивой! Ей завтра к стоматологу! Что подумает о ней стоматолог?

Хлопнула дверью, ушла.

Козырев вертит в руках тетрадь:

– Предсмертные записки – это, между прочим, серьезный эпистолярный жанр.

Лиза достает из ридикюля веревку, с готовностью набрасывает на шею Рите.

Входит декламатор, воет как Качалов.

– Дай, Джим, на счастье лапу мне! Давай с тобой полаем при луне… Декламатора вызывали, дорогой?

– Вы не знаете как она завтра поедет к стоматологу в дерматиновых тапочках?

– Давай с тобой полаем при луне… Знамо как. На колесиках поедет.

Лиза отрубает:

– Сегодня у нас скрипичная музыка, милый.

Декламатор удаляется. Растерянно топчется за дверью, потом исчезает в туалете. В кабине он прикладывается к плоской бутылке коньяка, прячет ее под фрак. Пробует голос под Качалова:

– Удивительно, но факт: некоторые люди по разным причинам проводят в туалете до 40 % своей жизни.

Недоуменно пожимает плечами и выходит.

Козырев, отшвырнув тетрадь, спрашивает:

– Лиза, ты не находишь, что я совершенно омерзительная личность… Ну просто мразь… Одинокая мразь по имени Роман так сказать Григорьевич?

– Записывать?

– Да, милая, записывай: мразь. Потом дашь почитать.

– Записала.

– Лиза, ты заметила, что никому нет места на этой Земле. И нам с тобой в том числе, дорогая. И тебе, и мне. Ты тоже одинокая. Ты заметила?

– Да.

– У нас же горе от ума с тобой, ты заметила?

– Да.

– Но я возьму тебя за руку – и мы пойдем вместе к солнцу, так?

Он берет Лизу за руку.

– Мне больше некого взять с собой, Лиза. Я очень большой мизантроп, дорогая. Очень большой и неисправимый. А почему? А потому что я – плохой парень, тупой и одинокий. Запиши – incredible scoundrel.

– Записала.

Козырев засыпает в кресле. Лиза пытается удавить Риту, но услышав хрипы и кашель жертвы, испуганно хватается за голову и пятится.

Возвращается переводчица, снимает с шеи Риты веревку.

– Маргарита, Вы здесь? Я выходила на минутку.

Она слушает, что говорит Маргарита, потом переводит: