Спящие пробудитесь

В конце весны султан Баязид затеял новый карательный поход против караманского бейлика. Его властитель Али Аляэддин, даром что был женат на султанской сестре Нефисе, опять явил непокорность. Пользуясь тем, что Баязид с войском был занят на Балканах крестоносцами, восстал против его власти и пленил бейлербея, то есть бея над беями Анатолии, как титуловали османские султаны своего наместника в Малой Азии. Оба войска — султана Баязида и бея Али Аляэддина — сошлись под городом Коньей. Оба властителя были мусульманами, на обеих сторонах стояли правоверные воины. Битва, однако, не стала от этого менее ожесточенной.

В первый день ни одна из сторон не добилась успеха; зато долина обильно усеялась трупами. Раненые молились и ругались теми же словами, на том же языке, так что в сумерках и разобрать было трудно — кого добивать, кого лечить.

Ночью караманский бей приказал жечь в своем стане костры поярче, трубить в трубы и бить в барабаны, изображая веселье, гонять коней с места на место, чтобы слышен был их топот. Его войско было раза в два меньше османского, недостаток, который он вознамерился возместить шумом.

Баязид, однако, хорошо знал своего шурина. Когда османские воины сварили себе пищу, султан приказал тут же погасить костры, чтоб дать людям и коням отдохнуть. А в тыл караманцам выслал корпус азапов, наказав незаметно обойти лагерь врага и на рассвете, когда он сам начнет дело, ударить ему в спину, что и было исполнено.

Бросив раненых и убитых, караманцы спаслись бегством и укрылись за крепостными стенами Коньи. Осада продолжалась одиннадцать дней, покуда горожане не выслали своих, проведчиков к Баязиду и не договорились сдать город, как только начнется приступ. Больно уж надоело им бессмысленное упорство караманского бея.

Али Аляэддин-бей вместе с отборной дружиной открыл ворота, чтобы вырваться из города, но был разбит.

В том бою острослов Доган потерял кисть правой руки, а Мустафа Бёрклюдже получил звание десятника.

Плененного караманского бея со связанными руками подвели к огромному султанскому шатру и поставили на колени.

Несмотря на славные победы османов над неверными в Румелии, многие удельные беи, владевшие землей в Анатолии по праву наследования, противились воле Баязида. Он усмирял их одного за другим. Поражение самого могущественного из них — бея Карамана, означало, что вскоре и все остальные будут стоять перед его шатром на коленях, как стоял теперь и Аляэддин, покорные, послушные и щедрые.

Дабы отметить значительность события, Баязид снял воинские доспехи и вышел из шатра в сверкавшем красками золототканом халате. Бело-золотая чалма, как всегда, была опущена бахромчатым краем на лоб, скрывая пустую глазницу, — правый глаз был потерян еще в битве с сербами.

Оглядев пленника, он жестом приказал поставить его на ноги.

— Почему ты сразу не признал меня своим повелителем? Мало, что ль, было преподано тебе уроков?

— Да потому, что я родом и званьем не ниже тебя, — набычившись, молвил в ответ Аляэддин.

Султана будто кнутом стегнули. Ярость сверкнула в его единственном глазе, губы дернулись, искривились. Осипшим от бешенства голосом трижды вскричал он, обращаясь то к воинству, то к вельможам, то к пленнику:

— Когда наконец избавят меня от бея Карамана?!

Один из тысяцких в сопровождении янычар подошел к пленнику, тронул его за локоть и увел.

Все знали, как безудержна и безрассудна может быть ярость Баязида. Знал сие за собой и сам он и почитал за слабость. Пытаясь унять гнев сердца, подчинить его разуму, прикрыл рукой дергавшиеся губы, словно оправлял усы. Долго оглаживал бороду, как бы предаваясь раздумью. И не трогался с места. Памятуя о крутом нраве повелителя, не смели нарушить молчание стоявшие рядом вельможи. Недвижно глядело на Баязида его победоносное воинство.

Мустафа давно убедился в справедливости древнего, как мир, воинского правила: не спеши исполнять первое приказание начальства, ибо за ним последует другое, противоположное. И все же последовавшее потрясло его до глубины души.

Когда тысяцкий вернулся на свое место, султан спросил:

— Что ты сделал с беем Карамана?

— Снял голову с плеч, мой государь! — ответил тот с поклоном.

— Отчего не подождал, покуда уляжется гнев твоего государя? Куда торопился? — хрипло проговорил Баязид. И сорвался на крик: — Как смел ты, ничтожный, поднять руку на великого бея?!

— Но ведь, государь мой…

— Молчать! — Слезы показались на глазах у султана. Повернувшись к янычарскому начальнику, он приказал: — Взять и прикончить на том же месте, где погубил сей несчастный бея Карамана!

Тысяцкий был верным служакой: как только понял волю государя, тут же привел ее в исполнение. Что он не ошибся, стало ясно немедленно.

— А ты, Али-паша, — повелел султан великому визирю, — прикажи своим людям насадить голову караманского бея на пику и возить ее по всем землям, дабы впредь не повадно было никому противиться воле Османов.

Тысяцкий, может быть, и поторопился, но разве сей доблестный воин, не раз отличенный за храбрость еще отцом нынешнего султана, заслужил столь бесславную смерть?!