Спящие пробудитесь

Управляющий доходами и имуществом мечети — мутевали — определил им махонькую келью на самом верхнем, третьем ярусе. Перед узким окошком торчал кусок минарета. Справа виднелась часть кровли. Ворковали голуби. Слышался плеск воды в источнике для омовения. И пять раз в день почти семь столетий подряд оглушительно взывал с минарета муэдзин:

— Ступайте на молитву! Идите ко спасению!

В Эдирне и в Бурсе привыкли они к разноязычью, к присутствию иноверцев. Но, пожалуй, нигде в целом свете не было такого разнообразия лиц, языков, вер, одежд, как в Иерусалиме. Арабы в белых бурнусах, халебцы и дамаскины в красных шапочках, индусы в желтых чалмах в непонятно каким образом раскроенных и намотанных балахонах, армяне в синих костюмах, грузины в чекменях, перетянутые в талии кожаными ремешками, византийцы в голубых сорочках и шерстяных безрукавках, славяне в холщовых рубахах, расшитых красным орнаментом, длиннобородые иудеи в черных халатах, подпоясанных пеньковой веревкой. Весь этот город жил паломниками. Встреча с судьей, с мухтасибом, следившим за порядком, с любым стражником здесь стоила как нигде дешево — все они довольствовались малой мздой, лишь бы она падала в их кисы часто. Главное, чтоб не дошел в иные края слух о корыстолюбии иерусалимских властей. Чужеземцев здесь берегли от мелочных обид и утеснений.

Если в Бурсе, а тем более в Конье, после первых прогулок и осмотра города Бедреддин редко выходил из медресе, проводя почти все все свое время за ученьем, то здесь он взял за правило часами бродить вместе с Мюэйедом по улицам, иногда возвращаясь в келью лишь под вечер. Они обошли мусульманские, христианские и иудейские святыни, прислушиваясь заодно к проповедникам и улемам, — искали себе учителя.

Первым делом побывали они в мечети Куббат ас-Сахра, о которой так много слышали с детства. Она была поставлена через пятьдесят шесть лет после смерти пророка, восьмигранная, покрытая легким серебристо-белым куполом. На скале, где, по священному преданию, был распят пророк Иса и откуда Мухаммад свершил свое небесное путешествие на сказочной кобылице Аль-Барак. Теперь на скале лежало ее седло и первоначальные записи Корана, а у входа в подземелье — щит Мухаммада, меч его зятя Али, копье царя Давида, насаженное на посох Моисея, хоругви, стяги, полотнища, реликвии былой славы, отшумевших битв и подвигов. Само место на скале, где, по преданию, стоял пророк, было ограждено позлащенной решеткой и отполировано сотнями тысяч рук, жаждавших прикоснуться к благодати.

Рядом с храмом у стены, припав к ее камням седыми мокрыми бородами, прикрыв глаза платком, рыдали старые иудеи. То была единственная уцелевшая стена Соломонова храма, что некогда стоял на том же месте, где ныне высилась мечеть. Из стран Магриба, из Кастильи, из немецких городов добрели сюда эти старики, чтоб оплакать судьбу народа, рассеянного по лику земли, ожидая в ответ на свои мольбы и слезы — откровения и свершения.

Прикоснувшись к овеянным легендами камням, паломники отвлекались на миг от каждодневной суеты, их мысли и сердца устремлялись к сути — к жизни, к смерти, к судьбе своей собственной, своих близких, своих народов.

У какой-то церкви Бедреддин с Мюэйедом постояли среди крестоносных могил. Две из них служили местом вечного успокоения иерусалимских королей-братьев Готфрида Бульонского и Болдуина Первого. Некогда пришли они сюда во главе войска, чтобы овладеть гробом пророка Исы, коего, как все христиане, считали одной из ипостасей бога. Сгинули короли, не осталось в помине крестоносцев. А гроб Исы стоит, как стоял, под сводами храма.

Люди всех вер стекались в этот город в чаянии чуда: Господи, сделай то, чего быть не может. Множество паломников искали исцеления от телесных недугов и от душевных ран, жаждали забвения и утешения, надеялись на прощение за совершенное зло, за содеянный грех.

О грехах вспоминают тем чаще, чем чаще их клянут. Здесь их поминали и поносили на каждом шагу и на всех языках. Но чем чаще мысль сосредоточивается на грехе, тем соблазнительней грехопадение, особливо ежели место покаяния неподалеку. И, как всегда, там, куда стремятся богомольцы, рядом со святынями поджидают их те, кто наживается на пороках, слабостях и страстях.

Ни в одном из городов до сей поры не видели Бедреддин с Мюэйедом такого обширного и богатого невольничьего рынка. В нишах под аркадами, как в стойлах, привязанные к медным кольцам в стене, предлагались на выбор полураздетые мальчики и рабыни всех цветов кожи и всех народов. В запутанных переулках за базарами подмигивающие личности зазывали в какие-то сомнительные бани. Во дворах по соседству стучали игральные кости, звенели монеты, слышалась ругань игроков. В узких зловонных проходах из окон — груди на подоконниках — глазели скучающие девицы. При виде молодых улемов старались заманить их томным извивом голой руки, распаляющим вздохом, а когда те, опустив глаза, проходили мимо, им в спину летела охальная брань.