Я двигалась с солнцем по правую сторону, пока мы не добрались до главной дороги, все еще названной Королевской, идущей между Тирвиттом и Тремейном, развилка вела и в Трессалин. На дороге я старалась выглядеть угрожающе, настороженно выглядывала пеших путников на дороге и в лесу, на лугах по бокам. Мы порой останавливались, но не рядом с деревнями и поселениями, и я старалась постоянно продвигаться. Вскоре стало понятно, что лошадь выносливая, но мы все равно медленно продвигались, как казалось мне.
Я миновала других путников, движущихся в ту же сторону по дороге, одних или парами, всегда в капюшонах, как Сайлас, и потому я задерживала дыхание, проезжая мимо, а потом понимала, что они слишком толстые или низкие для него, что у них другая походка. Многие не поднимали головы, хотя некоторые смотрели пустыми глазами, со страхом, и это пронзало меня. Они всегда сначала отводили взгляд, боясь меня, и я знала, что это беженцы из Лормеры. Я переводила лошадь на другую сторону дороги, чтобы показать им, что я не собираюсь вредить. Но я не могла забыть их лица. Их пустые взгляды. Что они видели, что стали такими?
Наступил день, и стало очевидно, что я неправильно оценила скорость нашего передвижения. К обеду, после пяти часов пути, мы едва миновали Ньютаун, и все еще нужно было миновать тридцать миль. Я спешилась и прошла пару миль, дав лошади двигаться медленнее, пить из луж, когда нужно. Когда я вылила последние капли из фляги, я уже хотела наполнить ее из той же лужи, но передумала, когда увидела, как неаккуратно она пьет. Я не так сильно хотела пить. Я подумала о людях, что мы миновали, и задумалась о том, как пили они. Когда ели в последний раз.
Я не видела кого-то еще верхом до вечера, когда дороги начали расширяться, земля была истоптанной многими прохожими. Желудок сжимался от нехватки еды, во рту пересохло, голова болела от жажды. Мы дошли до новой группы беженцев, я направила лошадь мимо них, на их спинах были свертки, страх ощущался вокруг них. Вдали я увидела группу, едущую к нам верхом на конях, они быстро приближались. И беженцы тут же бросили свертки и побежали в заросли, некоторые всадники направили лошадей за ними в поля. Я двигалась дальше, но сердце забилось быстрее, мои руки вдруг заскользили на поводьях, костяшки правой руки болели.
Всадники приближались, и я увидела зеленые туники трегеллианской армии, страх увеличился. Я вспотела, хоть и была без плаща. Остальные беженцы разбежались, и я осталась одна на дороге, а солдаты приближались.
- За ними, - кричал один из них, его синяя лента отмечала, что он – лейтенант, его товарищи поскакали за беглецами в поля. – Окружите их. Ты, - он посмотрел на меня. – Слезай. Медленно.
Дрожа, я сделала, как сказали, и осталась рядом с лошадью.
Лейтенант соскочил с седла и выхватил меч, глаза его пылали гневом.
- Вонючий вор. Где ты взял эту лошадь? На колени, лормерианская мерзость.
- Я не в бегах.
- Молчать, - он возвышался надо мной, скалясь, рука тянула ко мне.
Я отпрянула, ударилась о лошадь, она испуганно заржала.
- Я из Трегеллана. Из Тремейна. А это в Трегеллане.
- Конечно, - он схватил меня за волосы и заставил опуститься на колени. Я вскрикнула, потянулась за ножом.
Крик донесся со стороны луга.
- Человек убит! – кричал мужчина.
Лейтенант сильнее сжал мои волосы, я заскулила.
- Он убил его! – снова закричал голос. – Ублюдок убил его!
- Стой здесь, - рявкнул мне лейтенант, опустив мою голову так, что я чуть не коснулась грязи. – Не двигаться, - сказал он и отпустил, кожу головы покалывало, холодный воздух касался ее.
Я не собиралась слушаться. Я тут же вернулась в седло, правая нога не успела встать в стремя, а лошадь уже бежала. Я оглянулась через плечо, но никто даже не смотрел на меня, они окружили что-то в траве, не двигаясь. Солдаты отовсюду бежали к ним, кто-то тащил с собой пленников, ужас был на лицах беглецов и, к моему ужасу, солдаты радовались, их глаза горели, они хищно скалились. Я проверила, чистая ли дорога впереди, а потом снова оглянулась. И увидела, как лейтенант провел мечом по горлу одного из беглецов.
Я развернулась, рот был раскрыт в беззвучном крике. Мы бежали.
* * *
Через много миль мы с лошадью начали замедляться. Голова пульсировала от боли, шея болела от постоянных поворотов головы, чтобы проверить, что нас не преследуют. Каждый раз, когда я оглядывалась, я видела, как убивают беглецов, видела дикие лица солдат. Солдат Трегеллана. Мой народ. Народ логики и порядочности. Не как лормерианцы.
Они обращались с лормерианцами как с животными. Они хотели спасти жизни. Они были людьми.
Лагерь, наемники, дороги без торговцев, солдаты вспыхивали в голове… Я не ожидала этого. Кирин не говорил, что все так. Кирин тоже был лейтенантом.
Может, он не был беженцем. Может, то были преступники, опасные преступники, и у солдат не было выбора.
Я вспомнила куклу на земле, брошенную туфлю. Дикие глаза солдата, когда он схватился за мои волосы и заставил меня опуститься на колени. Как все неправильно.
* * *