Спят усталые игрушки

На всякий случай я включила сигнализацию, и мы пошагали по целине. В Москве снег давно сошел, вылезла первая травка и даже начали кое-где распускаться цветы. Здесь же стояли сугробы.

Проваливаясь почти до колен, мы тащились минут пятнадцать между елями. Я устала, промокла и отчаянно хотела пить. Наконец Нина влезла на пригорок и указала рукой вниз.

– Гляди, добрались.

Отдуваясь, я влезла на холмик и замерла с раскрытым ртом.

Больше всего увиденное походило на съемочную площадку кинофильма «Русская деревня восемнадцатого века». Огромный забор из почти не обструганных стволов деревьев с угрожающе заостренными макушками скрывал почти полностью поселение. Видны лишь крыши нескольких домов и какое-то непонятное сооружение, издали смотревшееся как вышка для часового.

Мы дотащились до грубых ворот. Сундукян ухватила молоток, висящий на пеньковой веревке, и два раза с размаху постучала по створкам.

– Кто? – незамедлительно последовал вопрос.

– Во имя господа нашего иду по жизни праведным путем, – отозвалась Сундукян.

– Добро пожаловать, сестра дорогая, – прозвучало изнутри, и приоткрылась узенькая калиточка.

Я прошла внутрь. Возле ворот стоял крепкий мужик. Длинная рубаха, перепоясанная веревкой, свисала почти до колен, широкие брюки падали на босые грязные ноги. Из-за клочкастой бороды и пышных усов он показался мне стариком.

– Господь храни тебя, брат Феофан, – пропела Нина, кланяясь в пояс, – хорошо-то дома как, не то что в Москве поганой…

– Здоровья желаю, матушка, – отозвался Феофан, кланяясь в ответ, – понять не могу, как вы там живете, в капище идоловом. Терпи послушание, у каждого свой крест. А у нас радость.

– Да ну? – встрепенулась Нина.

– Вчерась молельный зал доделали, последний гвоздик вколотили. Отец всю ночь не спал, самолично мебель таскал. Уж мы ругали его за старание, куда там! Не послушал!

– Славно, – одобрила Нина, – знакомься, брат, гостья у нас, Дарьей кличут.

– Ласковое прозвание, – улыбнулся Феофан, обнажив ровные крепкие зубы. – Сразу стало ясно, что мужику едва за тридцать. – Ступайте себе в избу, отдохните, небось после дороги ноги гудят, – заботливо сказал парень.

Мы двинулись по неширокой улице.

– Вот, – сказала Нина, – те две избы мужские, следующие женские, а у колодца, видишь, красная крыша?..

Я кивнула.

– Там дети, правда, их совсем немного. А слева молельня и дом Отца. Только тебе туда пока ходить не надо.

– Что же мне, посреди улицы стоять?

– Нет, конечно, – ласково пропела Сундукян, – пойдем в женскую.

Она быстрым шагом дошла до большой избы и толкнула дверь. Темноватый тамбурчик поражал порядком. По стенам располагались полочки, над ними виднелись вбитые гвозди. Нина быстро сняла туфли и поставила на полку. Потом, вешая на гвоздь куртку, сообщила:

– Снимай обувь, в избе босиком ходят, впрочем, некоторые и по улицам тоже.

Я стащила ботиночки и почувствовала, как сквозь тонкие чулки пробирается леденящий холод. Нина откинула занавеску из мешковины, прикрывавшую вход, и мы очутились в большом, метров пятьдесят, помещении.

Посередине зала стоял длинный-предлинный стол из досок, по бокам тянулись простые лавки. Между окнами сделаны нары, прикрытые цветными тряпками.

У стола с иголкой в руках сидела безвозрастная баба.

– Обливались? – поинтересовалась она.

– Нет, – покачала головой Нина, – только приехала, да слить некому.

– А я на что? – улыбнулась женщина. – Скидавай одежду, да пошли.

Нина подошла к нарам и моментально разделась донага.

– Ну, ты чего ждешь? – поторопила меня бабка.

– Она первый раз у нас, Катя, – пояснила Нина.

– Раздевайся быстренько, сестра, – заулыбалась Катя, – сейчас сил прибавится, бодрости, здоровья.

Ничего не понимая, я тоже стащила с себя всю одежду и моментально покрылась гусиной кожей.

– Ничего, ничего, – приободрила Катя, – сейчас согреешься, жарко станет.

Мы вышли во двор и застыли возле двери, как две статуи.

– С кого начинать? – поинтересовалась Катерина.

– Ну, конечно, с Даши, – отозвалась Нина.

– Лады, – согласилась Катя и велела: – Зажмуряйся!

Я покорно закрыла глаза, и в следующий момент чуть не потеряла сознание. На голову, прямо на темечко рухнул шквал ледяной воды. От неожиданности из горла вырвался дикий крик. Глаза распахнулись. Довольная Катя улыбалась, покачивая пустым ведром.

– Вопи, вопи, это дьявол из тебя выходит, ну как, тепло стало?

Самое странное, что так оно и есть. Несмотря на струйки, быстро бежавшие по коже, телу стало жарко.

– Говорила же, – удовлетворенно отметила Катя и обрушила на голову Нины воду из другого ведра, – облиться – первое дело от всех напастей. Ну топайте в избу, одевайтесь.

Нина быстро облачилась в юбку и протянула мне шапочку-тюбетейку.

– Надень на молитву.

– Зачем?

Сундукян пожала плечами:

– Учитель велит; кстати, если голова во время бдения не прикрыта, то потом виски ломит.

Деваться некуда, и я натянула убор.

– Давай, давай, – поторопила Катя, – не тянитесь, щас начнут.

Она вышла за дверь.

– Вы всегда такой душ принимаете? – поинтересовалась я.