Спич

Внешне Женечка никак не выдавал своего горя: дома за него плакал Паоло. Но без Люмьера безутешному Женечке сразу опостылел и институт, и кафедра, хоть в течение нескольких месяцев он вел-таки семинар своего учителя – в память о нем, хоть и не подумал сдать экзамены за четвертый и пятый курс. То есть он являлся преподавателем, не удосужившись получить диплом об окончании института, случай неслыханный. Впрочем, дальнейшая карьера Евгения Евгеньевича показала, что в своем небрежении условностями он был прав: никому никогда никакого диплома спросить с него не приходило в голову. А если уж приходилось заполнять в анкетах графу «специальность», Евгений Евгеньевич с чистой совестью писал «театральный критик», и этого всегда оказывалось довольно.

22

До встречи Равиля Ибрагимова и Евгения Евгеньевича, встречи, оказавшейся роковой для обоих, оставалось почти двадцать лет. И, наблюдая со стороны, можно было бы счесть, что Евгений Евгеньевич проживает эти годы довольно безмятежно. И даже не без приятности.

Давно прошли времена, когда Женечка и Паоло существовали впроголодь, одевались во что попало, но не без вызова: отец подкидывал деньжат вразброс, мало и нерегулярно, а мать Павлуши совала сыну в карман сущие копейки со своих актерских заработков, когда тот залетал в родное ленинградское гнездо. Но тем не менее жизнь вели богемную, вольную, у них любили бывать, несмотря на отдаленность. Принимали умных интересных гостей и того и иного пола. И на дешевое алжирское красное вино всегда хватало. Кавалеров, впрочем, Женечка Павлу запретил приглашать, нечего делать из квартиры гейский притон.

Ложились под утро, вставали к четырем дня, но Женечка, уже уйдя из института, умудрялся поспевать сочинять свои статейки. И его гонораров хватало и на билеты до Питера, как упорно называла этот город советская интеллигенция. И до Феодосии, коли приходила охота сорваться в Коктебель. И даже на немудрящий антиквариат, который в тогдашнем Ленинграде был дешев. Вскоре Женечка заработал и на новые металлокерамические зубы, но по-прежнему, смеясь, все так же по привычке прикрывал ладонью новый белозубый рот.

Теперь, поменяв две квартиры, Евгений Евгеньевич, прихватив, разумеется, Паоло, водворился в четырехкомнатные хоромы, так плотно заставленные диванчиками энд буфетиками, что все равно было тесновато, палаты называл эту квартиру Паоло. И развесил по стенам старинные портреты из комиссионки, когда гости спрашивали – семейные ли, небрежно отмахивался: «Ах, что теперь об этом говорить». Но и на противном не настаивал, скромно уходил от темы.

Научились разбираться в сырах и в винах, находили подвальчики, в которых таились продуктовые лавки с деликатесами. «Если знать места, в Москве все можно сыскать», – приговаривал Женечка. Устраивали подчас богатые приемы, заказывая еду в кулинариях «Пекина» или «Праги». Но на многочисленных банкетах, которые приходилось посещать, Евгений Евгеньевич по давней привычке недостаточной молодости все равно наедался впрок. Он с грустью вспоминал одного институтского преподавателя, старого блокадника, который, казня себя, не мог удержаться и не собрать в портфель в институтской столовой недоеденный хлеб с чужих столов. А ведь Евгений Евгеньевич изучил теперь все дорогие московские рестораны, но сам для себя предпочитал маленькие и тихие, подешевле, любил китайские, и не из экономии – просто в них, по его убеждению, лучше кормили.

Евгений Евгеньевич часто столовался вне дома, потому что и в новой богатой квартире, кроме случаев торжественных, всегда было шаром покати: Павел, который теперь вел образ жизни исключительно домашний, готовить не умел. И учиться никак не хотел. И в магазин его было не пропереть. Но с собой в рестораны, как правило, Евгений Евгеньевич его не брал. Не брал потому, что чаще всего обедал не один, но с редакторшами или коллегами, занимавшими посты, а Паоло взял манеру чуть не доглядишь – напиваться: ему и нужна-то была одна рюмка, как коту капля валерьянки. Так и питался дома колбасой, кефиром да камамбером – по-холостяцки. Точнее, по-кошачьи.

Чтобы не слишком отвлекаться от основной линии, скажу здесь только, что именно в те дальние годы в Текстильщиках в жизни Евгения Евгеньевича появился Ипполит. Дело было так: они с Паоло в Эрмитаже остановились в Шатровом зале, у малых голландцев, и где-то между ван Рейсдалом и ван Остаде, на фоне крестьянских домиков в дюнах, столкнулись с Ним.