Спичечная фабрика

Грыжев. Я приду завтра.

Люда. Зачем?

Грыжев. Поможем вашей бабке.

Люда. Я сама всё напишу. Не надо, Юра.

Грыжев. Нет уж, увидите ещё на что я способен.

Люда. Нет, не нужно мне ничего показывать. Говорите сейчас.

Грыжев. Я позвонил на ток-шоу «В шоке!»

Люда. Что?

Грыжев. «В шоке!». Вечером идёт, перед новостями. Вы что? Не смотрите?

Люда. Нет.

Грыжев. Посмотрите. Там приходит человек и говорит о своей проблеме, а потом все долго кричат и помогают ему, даже денег иногда дают.

Люда. Думаете, вам там помогут?

Грыжев. Нам помогут.

Люда. Боже упаси! Мы сами справляемся. Я же вам всё сказала. Мне неприятно повторять еще раз…

Грыжев. …Да не про нас, а про нас с бабкой!

Люда. Зачем? Вы же только напугаете человека… Или это вы не ради нее? Ради себя? Засветиться? Чтоб умасштабиться до телевизора?

Грыжев. Красивая женщина, а мысли кикиморские…

Люда. И что ж? Они к нам приедут?

Грыжев. Приедут, отснимут и нас повезут в Москву снимать. Гостиницу оплатят, проезд и сверху. Уже скоро. Сказали: держитесь! Хорошие, приятные люди. Ну что вы молчите, Люда! Ай да Грыжев! Не ожидали, да? Думали физрук со свистком, а я…

Люда. До свидания.

Грыжев. Да куда? Давайте банку помогу донести. Это вам Маркела Степановна на работу домашнее молоко носит? Да? Ну, давайте! Давайте!

Люда. Нет, спасибо. Мы уже почти дошли и потом… я прекрасно сама справляюсь. До свидания.

Люда ещё раз меняет местами в руках банку и сумку, разворачивается и уходит.

Сцена 6

Кухня Зои. Вечер. Бабушка сидит за кухонным столом, как за письменным, разложив газету «Новоиветские вести» поверх солонки и сахарницы. У подоконника сидит Зоя. Мочит руки в тазике. Тазик стоит на подоконнике, потому что обеденного стола в кухне нет, не поместился бы… Бабушка и Зоя похожи на двух школьниц, низко наклонившихся, каждая над своей партой.

Зоя. Вот как так… Ничего не делала, а сил нет.

Бабушка. А куда тебе силы. Сиди, слушай да на двор гляди.

Зоя. Двор – не телевизор. Чего я там не видела. Читай давай.

Бабушка(продолжает читать). «… и вот тогда Ирина Васильевна поняла, что именно педагогика ее призвание…»

Зоя(перебивает). Ишь ты! Я вот думала, что моё призвание песни петь, как Алла Пугачёва, и что с того? Никогда я песен этих не пела. Туфли только красные купила, на том и остановилась. А теперь уж точно никогда не буду петь, и никогда мои ноги в эти туфли не влезут.

Бабушка. Так ты ж петь-то не умеешь. И не того ты вовсе хотела.

Зоя. Что ж я хотела по-твоему… Да, хотела я замуж.

Бабушка. Вот видишь, какой ты, Зоя, счастливый человек. Хотела – и вышла. А Алла-то Пугачёва, наверное, мечтала быть Аллой Пугачёвой. У меня отец говорил: главная мечта всегда сбывается. А если что-то не сбылось, то значит, не главное это было.

Зоя. А моя мать говорила: «Полюбится сатана пуще ясного сокола». Да чего уж теперь. Сижу вот, руки в зверобое с марганцовкой мочу.

Бабушка. У тебя артрит что ли ручной нашли?

Зоя. У меня обручальное кольцо вросло в кожу. Так же как у тебя серёжки в ухи. Вот мне по телевизору рецепт сказали. Мочу. Может, снимется.

Бабушка. А зачем? Ты ж его потом не наденешь? Жалко. Память.

Зоя. Нет уж. Тебе не понять. Я как представила, что меня в нём хоронят, думаю: фиг тебе, муж дорогой Семён Леонидович, помру я свободным, отдельно взятым, независимым от тебя, кровопийцы, человеком! И когда выйдет на суд Божий душа моя в белом платье…

Бабушка(смеется). Ой, аж в белом?

Зоя. В белом! Сейчас вон каждая лярва в белом замуж выходит. А никогда белого не носила. Это ж непрактично считалось. Даже в завещании не напишешь: похороните в белом. Скажут: сдурела баба, на старости лет в невесту заделалась.

Бабушка(продолжает смеяться). Ой, уморила! Так не всё ли равно, что тогда скажут.

Зоя. Так я ж сверху всё буду слышать и краснеть, и дети, и внуки на земле краснеть будут. Ты одна. Тебе не понять, как это за своих краснеть. Тебе никто не свой.

Бабушка(резко прекратила смеяться). И что ты, Зоя, скажешь в белом платье Богу?