Спин

На бегу же я пытался осмыслить ситуацию. Грубияны, разыскивавшие клинику, могли быть новыми реформазами из Паданга, могли быть и местными сельскими копами, могли работать на Интерпол или на Госдепартамент — на кого угодно, кем могла вертеть администрация Чейкина.

И если они искали меня здесь, означает ли это, что к ним в лапы уже попал Джала, бывший муж Ины? Или, не дай бог, Диана?

Эн ворвался в кабинет Ины и в потемках врезался лбом в арматуру смотрового стола. Он рухнул на пол, и я подбежал к нему, плачущему беззвучно, испуганному, с текущими по щекам слезами. Шрам над левой бровью выглядел устрашающе, по, разумеется, опасности не представлял.

Я положил руки ему на плечи.

– Эн, видишь же, нет ее здесь. Правда, нет ее. Правда. И если бы она узнала, что ты сейчас здесь, она велела бы тебе бежать к ней. Она не стала бы заставлять тебя ждать ее в темноте, так ведь?

– Угу...

– Тогда беги домой. Беги домой и сиди дома. Я все улажу, а завтра МЫ оба расскажем все ибу Ине. Хорошо?

Эн осмыслил сказанное мною и решил согласиться:

– Ладно.

Я помог ему подняться.

Но тут под окнами заскрежетал гравий под колесами подъехавшей автомашины, и мы с ним снова присели, пригнулись, скрючились.

* * *

Мы пробрались в приемную, и я приник к бамбуковым шторам. Эн прижался ко мне, сжал кулачки, вцепившись в пояс джинсов.

Машина поблескивала в лунном свете. Марки я не разобрал, но осталось впечатление, что вовсе не старая развалина. Внутри что-то вспыхнуло, может быть, зажигалка. Затем сквозь стекло с пассажирской стороны хлестнул луч мощного карманного фонаря, скользнул по фасаду, сквозь щели в шторах высветил плакаты профилактической пропаганды на противоположной степе. Мы пригнулись.

– Пак Тайлер, -- прошептал Эн.

Я закрыл глаза и обнаружил, что открыть их снова очень трудно. Закрытыми глазами я видел вспышки звезд и вращение колес адских колесниц. Лихорадка возвращалась. Тонкие голоски бесенят сипели хором в голове: «Сейчас свалим, осилим, осилим...» Насмехались.

– Пак Тайлер!

Ох, некстати...

«Кстати, кстати»,— резвились бесенята.

– Эн, беги к двери. К боковой двери.

– Бежим вместе!

Дельное предложение. Я снова выглянул в окно. Фонарь погас. Я встал и повел Эна по коридору, мимо шкафов, к боковой двери, которую мы оставили открытой. Ночь обманчиво тиха, обманчиво ласкова. Полоса открытой местности, затем рисовое поле и лес, пальмы тихо покачивают кронами.

Между памп и машиной корпус клиники.

– Беги в лес, Эн.

– Я не заблужусь, я знаю дорогу.

– На дорогу не выскакивай. Прячься хорошенько.

– Знаю, знаю. Пошли вместе.

– Не могу, Эн. — Я буквально не мог. Бежать с десятилетним мальчишкой в таком состоянии... абсурд.

– Но...

Я подтолкнул его.

– Не теряй времени.

Он понесся, не оглядываясь, с почти тревожной скоростью исчез в тени. Маленький, тихий, незаметный. Я восхитился им и позавидовал. Услышал, как открылась и захлопнулась дверца. Этим таиться ни к чему.

Луна трехчетвертная, по сравнению с Лупою моего детства порыжевшая, удаленная, изменившая облик. Физиономия, которую можно было представить себе на лунном лике, исчезла, зато появилось новое, хотя уже древнее лунное «море», результат сильнейшего удара, расплавившего реголит от полюса до экватора и замедлившего спиральное удаление Луны от Земли.

Позади я услышал, как полисмены (я полагал, что их двое) колотят в переднюю дверь, как гремит замок.

Бежать? Пожалуй, я бы смог, хотя и не так быстро, как Эн, но до поля добежал бы и спрятался бы там. И надеялся бы на лучшее.

Но мой багаж... Там ведь не только одежка, но и записи, диски, чипы памяти и — главное — прозрачная жидкость в мелкой расфасовке...

Я вернулся в клинику. Запер за собою дверь, прошел осторожно, прислушиваясь к наружным шумам. Эти, должно быть, пошли вокруг строения. Или обдумывают, как лучше взломать переднюю дверь. Приступ надвигался, и слышал я очень много, но мало что из услышанного имело отношение к происходящему вокруг меня.

В каморке я ориентировался на ощупь и при скудном лунном свете. Открыл один из чемоданов, засунул в него исписанные листы, закрыл, запер, поднял и покачнулся. Поднял второй и понял, что с трудом смогу передвигаться.

Наткнувшись на маленькую пластиковую коробочку и едва не рухнув, понял, что это пейджер Ины. Я опустил чемоданы, подобрал пейджер, сунул в карман. Вздохнул глубоко, снова поднял чемоданы, которые за эти секунды таинственным образом потяжелели. Попытался внушить себе: Да, сможешь, — но эти слова как-то не воспринимались, казались неубедительными и вызвали в черепе моем, как будто разросшемся до размеров купола кафедрального собора, оглушительное эхо.

Теперь шум донесся от задней двери, запертой на наружный висячий замок. Гремел замок, лязгал засов.

Может быть, они орудовали ломиком или монтировкой. Конечно же, замок долго не продержится.

Я поковылял к третьей двери, к двери Эна, к боковой... Отпер и открыл ее, надеясь, что за ней никто не подкарауливает. Никого. Оба этих — если их двое — у задней двери. Они что-то бормотали, но голоса их терялись на фоне лягушечьей какофонии и шума ветра.