Спин

От знакомых Джейсона Лоутона можно услышать, что скромность домашней его обстановки как нельзя лучше соответствует романтичному образу отшельника. Никто никогда не слышал о его невесте, любовнице или супруге того или иного пола. Создаётся впечатление, что он не просто сочетался браком со своими идеями, но и патологически им предан. И во многих отношениях Джейсон, как и вся фирма «Перигелион», сжат в тисках влияния своего отца. При всех его свершениях, ему ещё предстоит проявить себя как самостоятельной личности.

— Ну, в этой части они ничего не изобрели, — заключила Молли.

— Гм… Джейсон, конечно, несколько зациклен, но…

— Он проходит по приёмной, как будто меня не существует. Ничего особенного, но теплом от него не веет. Как его лечение?

— Какое ещё лечение? Я ни от чего его не лечу. — Конечно, Молл просматривала его медкарту, но в ней о рассеянном склерозе ни слова. — Он заходит так, поболтать.

— Угу. Только иной раз, когда заходит поболтать, приволакивает ногу. Ладно, оставим эту тему, но я ведь не слепая. Так, к сведению. Но сейчас он в Вашингтоне, это ведь не секрет?

Вообще его в последнее время чаще можно было застать в Вашингтоне, чем во Флориде.

— Много толкуют. Жужжат, как в улье. Присматриваются к послевыборному периоду, примериваются, прикидывают.

— Что-то изменится.

— Что-то всё время меняется.

— Я имею в виду «Перигелион». Народ всё примечает. Вот свежая новость: к нам только что присоединили ещё сотню акров соседней территории за западным забором. Мне сообщил Тим Чесли из кадров. Того и гляди, там что-то начнут строить. Он сказал, что на следующей неделе ожидают геодезистов.

— И что там будет?

— Никто не знает. Может, расширяемся. Может, нас выкинут на улицу и откроют супермаркет.

Я об этом услышал впервые.

— Мы вне событий, — усмехнулась Молли. — Контакты нужны, контакты.

После ужина мы отправились к Молли, и я остался у неё на ночь.

Не смогу описать жестов, взглядов и прикосновений, сопровождавших интимные моменты. И не потому, что я ханжа и пурист, а из-за какого-то провала в памяти. Стёртые воспоминания не восстановились. В этом определённая ирония. Я запомнил строки статьи, которую мы обсуждали, помню меню в Чампсе, помню, кто сидел за столиком напротив… Но о наших минутах наедине лишь какие-то нечёткие кадры: полумрак в комнате, ветер играет шторами на окне, размытая зелень её глаз…

* * *

Джейсон вернулся чуть ли не через месяц. Он стрелой проносился по коридорам, как будто получил там, на Потомаке, какую-то энергетическую подкачку.

С ним прибыла куча охранников в чёрных костюмах, выросших неведомо на каком огороде, но, по слухам, из службы безопасности министерства финансов. Затем зачастили группки проектировщиков и подрядчиков, в разговоры с нашими сотрудниками не вступавших. Молли кормила меня слухами: компаунд пойдёт под бульдозер; компаунд расширяется; нас всех уволят; нас всех ждёт повышение окладов. В общем, что-то происходило.

С Джейсоном я не сталкивался почти неделю. Потом вдруг, в четверг к вечеру, он забрёл в мой кабинет и пригласил меня наверх:

— Хочу тебя кое с кем познакомить.

Подойдя к лестнице, я мгновенно оброс эскортом вооружённых охранников с табличками общего допуска на нагрудных карманах. Меня проводили в верхний конференц-зал. Точнее, отконвоировали, как будто подчёркивая, что иного маршрута для меня здесь не предусмотрено, шаг вправо, шаг влево… В дверь, правда, не впихнули, а открыли её передо мной вежливо, предупредительно. Я глубоко вдохнул и шагнул внутрь.

В комнате обширный стол красного дерева и полдюжины бархатных кресел. Кроме меня двое.

Один из них Джейсон.

Второй… Я мог бы принять его за ребёнка. По первому впечатлению, кошмарно обожжённый ребёнок, которому нужна немедленная пересадка кожи. Человек ростом едва в пять футов стоял в углу помещения. На нём синие джинсы и белая хлопковая футболка. Плечи широкие, глаза большие, как будто воспалённые, налитые кровью. Руки казались несколько длинноватыми в сравнении с укороченным торсом.

Но страннее всего казалась мне его кожа. Матовая, без бликов, пепельно-чёрная и совершенно безволосая. Морщинистая… хотя нет, не морщинистая, а какая-то свободно висящая на нём, как на иных собаках, однако изборождённая, глубоко текстурированная, как корка дыни-канталупы.

Этот человечек подошёл ко мне и протянул руку. Маленькую морщинистую ладонь маленькой морщинистой руки. Я, как во сне, принял её. Пальцы мумии, подумал я. Но под кожей ощущались мышцы, объёмность. Как будто я сжал в руке мясистый лист пустынного растения, схватил алоэ и почувствовал, как растение отвечает на сжатие. Человечек улыбнулся.

— Это Ван, — сказал Джейсон.

— Ван — кто?

Ван рассмеялся, показал крупные зубы без заметных дефектов.

— Мне эта шутка никогда не надоест.

Полностью его звали Ван Нго Вен.

* * *

Марсианин.

Как их только ни расписывали. От Уэллса до Хайнлайна. Но Марс, увы, оставался безжизненной планетой. Мы оживили его. Мы послали на него марсиан.