Читаем Спиноза полностью

Как бы то ни было, в 1638 году у Михаэля было уже четверо (а возможно, и пятеро детей — у него был и еще один сын, Габриэль). Целые дни Михаэль де Спиноза проводил, занимаясь делами своей торговой компании, а после смерти дяди активно включился в дело управления общиной «Бейт Яаков».

Еще в 1637 году он, как и дядя, стал членом фонда «Дотар» и внес в него свои 20 гульденов, а затем вошел в качестве представителя общины «Бейт Яаков» в комитет всех еврейских общин Амстердама. В 1637–1638 годах он уже заседал в правлении общины «Бейт Яаков» (кстати, вместе с Авраамом Акостой — родным братом еретика Уриэля Акосты). Затем в разные годы жизни Михаэль де Спиноза занимал посты члена правления общины, председателя комитета по образованию, который руководил общинной школой «Эц хаим» («Древо жизни»), которую евреи называли «Талмуд — Торой», а также был сеньором, то есть членом чрезвычайного комитета.

Таким образом, Михаэль де Спиноза входил в тот узкий круг лиц, который вел различные общественные дела и распоряжался бюджетом общины. Он же был одним из инициаторов объединения всех четырех еврейских общин, а до этого, как следует из документов, ратовал за оказание помощи неимущим братьям-ашкеназам и расширение благотворительной деятельности в целом; за привлечение в город грамотных учителей Библии и Талмуда и повышение им зарплат и т. д.

Участие в управлении общины делало Михаэля де Спинозу довольно влиятельной фигурой, причем не только среди евреев. Статус «сеньора» позволял ему обрести новые деловые связи, но одновременно налагал на него и немалую ответственность. Многие люди шли к Михаэлю со своими бедами, и он старался помочь им всем, чем только мог. В том числе выступал и в качестве поручителя в суде за недобросовестных должников, а потом ему нередко приходилось выплачивать не свои долги. Бывало и так, что Михаэль де Спиноза просто покупал долговые расписки, по которым кредиторы не могли добиться возврата долга, а потом тщетно пытался получить хотя бы часть обозначенной в них суммы.

Коммерция и общественные дела отбирали у Михаэля большую часть времени, а между тем его супруга Ханна Дебора с каждым днем все больше чахла от болезни легких, которую, видимо, передала по наследству и своему сыну Бенто. Дом и младшие дети все больше оказывались на попечении старшей дочери Марии, которая уже в семь лет казалась гораздо старше своего возраста.

8 сентября 1638 года Ханна Дебора попыталась встать на ноги, но не смогла и с того дня проводила все дни в постели. Любопытно, что нам известна эта дата по той причине, что именно в тот день в дом семьи Спинозы наведались судебные исполнители, требовавшие погасить вексель, — видимо, дела у Михаэля (или, как он назван в этом документе, Мигеля де Спинозы) шли отнюдь не блестяще. Спустя два месяца после этого неприятного визита представителей властей Ханна Дебора скончалась.

Так Михаэль де Спиноза вновь стал вдовцом, а его дети остались сиротами. Потеря матери в столь раннем возрасте и то, что Михаэль мог уделять внимание воспитанию детей лишь урывками, безусловно, не могли не сказаться на психологии, мироощущении и самом мировоззрении Спинозы, и мы еще вернемся к этому моменту его биографии в будущем.

Не исключено, что именно в раннем сиротстве и в особенностях повседневной жизни семьи следует искать причины того, что обычно называют асексуальностью или целомудрием Спинозы — его по меньшей мере внешним полным равнодушием к женщинам и отказом от интимной близости.

Во всяком случае, сходство некоторых моментов биографии Спинозы с биографиями двух других известных асексуалов — Исаака Ньютона и Ханса Кристиана Андерсена невольно наводит на мысль, что искать причины такой поведенческой модели следует не только в физиологии, но и в психологии — в раннем сиротстве или индифферентности матери по отношению к сыну.

Но — и это намного важнее — возможно, именно в смерти матери следует искать и корни учения Спинозы. С раннего детства его воспитывали в мысли о том, что Бог «исполнен справедливости и милосердия», что Он слышит и отвечает на обращенные к Нему молитвы. Но, выходит, молитву маленького Бенто сохранить его матери жизнь Он не услышал. Такой Бог уже не мог быть «всемилостивейшим и милосердным» — судя по всему, Ему вообще не было никакого дела до людей и их нужд. Призывая любить Его, Он сам был безличен и лишен всяких человеческих качеств, в том числе и того, что люди называют любовью и состраданием. Именно такой Бог и станет впоследствии Богом философии Спинозы.

На такого Бога нельзя надеяться. Его бесполезно о чем-либо просить. Его можно лишь познавать и любить безответной любовью.

Разумеется, это — не более чем спекулятивное предположение автора книги, но базируется оно на вполне реальной основе. В мемуарах многих выдающихся евреев можно прочесть, что первые их сомнения в доброте, а затем и в существовании Бога родились на фоне той или иной семейной драмы, имевшей место в их раннем детстве.

* * *

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное