Спиноза

Все это сделал Спиноза. Он внушил людям, что можно любить Бога всем сердцем и душой, как любил его псалмопевец и любили пророки, — даже и тогда, если Бога нет, если на место Бога поставлена объективная, математическая, разумная необходимость или идея человеческого добра, ничем от разумной необходимости не отличающаяся. И люди поверили ему. Вся современная философия, выражающая собою, в общем, не то, чем люди живы, а что людям нашептывает Дух времени, так убежденная в том, что ее «видения» или, как теперь говорят, «интуиция» есть полнота возможного видения — не только для человека, но тоже для ангелов или богов (так теперь говорят — это уже не моя выдумка), целиком вытекла из Спинозы…

…Да иначе и быть не могло. Бог послал своего пророка, чтоб он ослепил и связал людей и чтоб связанные и слепые считали себя свободными и зрячими. Знал ли это Спиноза, знаем ли мы, читающие Исайю и Спинозу? Нельзя не только ответить — нельзя и задавать такой вопрос… Но сомнений быть не может, что, идя по намеченному Декартом пути, преодолевая «дуализм» протяженности и мышления и создавая так восхищавшую Гегеля и сейчас восхищающую наших современников идею единой «субстанции», Спиноза чувствовал, что он убивает Того, кого любил больше всего в мире. И убивает по Его, Божественному, свободному повелению и по собственному несвободному человеческому хотению. Прочтите строки, которыми начинается так мало, к сожалению, читаемый «Tractatus de emendatione intellectus». Это не декартовское ликующее de omnibus dubitandum, не этический идеализм Фихте, не сановный панлогизм Гегеля, это не гуссерлевская вера в разум и науку. Нет, повторяю, во всем, что писал Спиноза, нет и следа торжества и ликования. Он идет к жертвеннику не как жрец, а как обреченный»[308].

* * *

Совершенно новая, неожиданная жизнь ждала Спинозу и его учение в Советском Союзе, где он был объявлен предтечей марксизма-ленинизма. При этом, как верно замечает Андрей Майданский[309], определяющую роль в выработке такого отношения к Спинозе сыграл Георгий Плеханов. Этот выдающийся теоретик марксизма предпочел не вспоминать о том, что сам Маркс в «Святом семействе» квалифицировал спинозовскую субстанцию как «метафизически переряженную природу в ее оторванности от человека», но зато припомнил, как в ответ на его вопрос к Энгельсу, как он относится к решению Спинозой основного вопроса философии, классик ответил: «Конечно, старик Спиноза был вполне прав».

«Вдохновленный таким ответом, — пишет Андрей Майданский, — Плеханов провозгласил метафизику Спинозы философским первоистоком марксизма. «Современный материализм представляет собой только более или менее осознавший себя спинозизм». И даже более того: «Материализм Маркса и Энгельса был родом спинозизма».

Он же справедливо замечает, что в СССР философия очень быстро превратилась сначала в служанку, а затем и в рабыню идеологии. Спинозу эта участь не миновала — не раз отмечавшийся на страницах этой книги двойственный характер его философии привел к ожесточенным спорам сначала между самими последователями Плеханова, а затем и их противниками, и споры эти, как им и полагалось, сопровождались арестами, отправкой в ГУЛАГ и расстрельными приговорами.

Однако общий вектор развития был понятен: Спиноза представлялся последовательным материалистом и атеистом, его субстанция приравнивалась к материи, его Бог — к природе. Свое окончательное воплощение эта концепция в научной литературе приняла в работах главного советского спинозиста, профессора МГУ Василия Васильевича Соколова, а в научно-популярной — в книгах Моисея Соломоновича Беленького.

Стоит заметить, что Василий Соколов, вне сомнения, был одним из выдающихся историков философии в СССР, который, с одной стороны, в силу самой своей биографии был искренним приверженцем марксистско-ленинской философии и все рассматривал именно под ее углом зрения, а с другой стороны, вне сомнения, вынужден был подлаживаться под требования времени и, возможно, руководствовался в жизни своим пониманием теоремы 73 (часть IV) из «Этики» Спинозы: «Человек, руководствующийся разумом, является более свободным в государстве, где он живет сообразно с общими постановлениями, чем в одиночестве, где он повинуется только самому себе»[310].

Для того чтобы читатель мог лучше понять этого человека, стоит прочесть одну из последних его книг — «Философские страдания и просветления в советской и постсоветской России. Воспоминания и мысли запоздалого современника»[311].