«Во многом такая высокая дискуссионность данной темы связана с тем, как понимается в каждом случае постановки указанного вопроса сама еврейская философия, еврейская интеллектуальная жизнь, — поясняет Игорь Кауфман. — В данном контексте не удивительно, что некоторые исследователи видят в проблематичности обнаружения еврейского контекста философии Спинозы более универсальную проблему, как вообще возможно признание еврейской идентичности в интеллектуальной жизни… Если учитывать исключительно монографии, то только за последние три года по меньшей мере семь авторов полностью либо частично посвятили свои книги проблеме влияния Спинозы на формирование еврейской идентичности в философской деятельности:
В 1977 году в Иерусалиме состоялся Международный философский конгресс, посвященный трехсотлетию со дня смерти Спинозы. При Еврейском университете в Иерусалиме был создан научный центр по изучению философии Спинозы, постоянно выпускающий все новые исследования по спинозизму.
Споры вокруг наследия Баруха-Бенедикта Спинозы продолжаются, и конца им, похоже, не предвидится.
Они вечны и бесконечны, как сама субстанция, ибо и сам Спиноза сумел перестать быть модусом и стал субстанцией, выполнив, таким образом, то, что он считал главным назначением человека.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Завершая наш разговор о личности и учении Спинозы, хочется напомнить те эпизоды его канонической биографии, которые автор этой книги осмелился поставить под сомнение или даже вовсе отвергнуть. Итак…
Во-первых, явно заблуждались те биографы Спинозы, которые утверждали, что еще в юности Спиноза овладел всем корпусом еврейской религиозной литературы и по своей эрудиции превосходил многих ученых-раввинов. Как следует из архивных документов, он при всей своей гениальности не только не учился в ешиве (высшем еврейском религиозном училище), но и не окончил два последних класса религиозной школы «Талмуд — Тора». Таким образом, Спиноза не получил систематического религиозного образования; был крайне плохо знаком с Талмудом, а многие комментарии к Священному Писанию изучал самоучкой.
Во-вторых, ни раввины, ни руководство еврейской общины, ни власти Амстердама не принимали решения об изгнании Спинозы из города после наложения на него херема. После отлучения Спиноза продолжал жить в Амстердаме, покидая и возвращаясь в город по собственному желанию.
В-третьих, судя по всему, история суда между Спинозой и его родственниками, пожелавшими после херема отобрать у него все имущество, также является выдумкой.
В-четвертых, вызывает большие сомнения и история покушения на Спинозу. Если даже она и не была выдумана, то нет никаких доказательств того, что это покушение было совершено еврейским фанатиком, а не каким-нибудь ночным грабителем; и уж тем более что оно было инспирировано раввинами или лидерами общины.
В-пятых, роман между Спинозой и Кларой Марией ван ден Энден также является выдумкой. В то же время и миф о том, что Спиноза был асексуалом, вызывает большие сомнения. Правильнее говорить о том, что нам просто неизвестна эта сторона его жизни и, возможно, это и к лучшему.
В-шестых, версия о том, что Спиноза и великий пенсионарий Ян де Витт были друзьями; Спиноза выступал в роли советника и наставника де Витта, а де Витт оказывал ему покровительство, ничем не подтверждается. Автор этой книги вслед за Василием Соколовым и другими исследователями считает, что Спиноза и де Витт не были лично знакомы друг с другом, хотя Спиноза, вне сомнения, был сторонником и единомышленником де Витта. Ложной является и версия о том, что де Витт якобы назначил Спинозе некую пожизненную пенсию.
В-седьмых, версия о том, что в дни войны между Голландией и Францией Спиноза ездил в оккупированный Утрехт с некой дипломатической миссией, не выдерживает критики.
Главным мифом о Спинозе, вне сомнения, является попытка представить его как некий идеал человека и едва ли не канонизировать его личность. Думается, после прочтения этой книги читатель понял: ее герой отнюдь не был «новым святым». Но автор убежден, что отказ от всех этих мифов отнюдь не умаляет ни личности Спинозы, ни значения его философии.